Оно снова здесь, скрябинское «Тёмное пламя» (flammes sombres), да и не просто одно пламя, а много, целое множество маленьких чёрных пламён, видимых и невидимых, пляшущих и рассеянных по всей земле вблизи и вдали, рядом и там, за привычной линией зрения. Воззрения. И даже подозрения. Словно зажжённые повсюду погребальные свечи, они сеют вокруг себя неровные, подрагивающие языки тьмы. — И даже в самый светлый день, если он когда-нибудь настанет, вокруг них становится – темнее, а затем ещё темнее – и, наконец, посреди этого маленького мира воцаряется благословенный мрак, в котором царят одни тени прежних сущностей, и больше несть ни добра, ни зла, потому что он..., обычный человек, — исчезает и растворяется в сумерках за последним поворотом собственного смысла. Того смысла которого нет. – Да, можете не сомневаться, я вам ещё покажу... его. В угаре, словно в дыму, в густом тумане и сумраке тёмного пламени..., наконец, вы увидите. Слепые дети своего невидимого бога.
а много, целое множество маленьких чёрных пламён, видимых и невидимых, пляшущих и
рассеянных по всей земле вблизи и вдали, рядом и там, за привычной линией зрения.
Воззрения. И даже подозрения. Словно зажжённые повсюду погребальные свечи, они сеют вокруг
себя неровные, подрагивающие языки тьмы. — И даже в самый светлый день, если он
когда-нибудь настанет, вокруг них становится – темнее, а затем ещё темнее – и, наконец,
посреди этого маленького мира воцаряется благословенный мрак, в котором царят одни тени
прежних сущностей, и больше несть ни добра, ни зла, потому что он..., обычный человек, —
исчезает и растворяется в сумерках за последним поворотом собственного смысла. Того смысла
которого нет. – Да, можете не сомневаться, я вам ещё покажу... его. В угаре, словно в
дыму, в густом тумане и сумраке тёмного пламени..., наконец, вы увидите. Слепые дети
своего невидимого бога.