Для прожженного знатока музыки имена Шопена и Шумана олицетворяют собой разные варианты романтизма. Ни о каком противопоставлении тут речи идти не может, ведь это не то же самое, что сравнивать Шостаковича с Рахманиновым. Однако, когда речь заходит о среднестатистическом любителе, все меняется. Если на мазурки народ «повалит», не глядя, то Крейслериану захочет слушать далеко не каждый. В чем же причина?
Дело в том, что Шопен и Шуман говорят о разном и по-разному.
Круг образов Шумана широк, и рисует он их непростыми для понимания средствами. Его мелодия прихотлива, подчас пунктирна и неочевидна, ритм переменчив, желаемой сочности нет. Даже диапазон высот на слух воспринимается нешироким. Зато чрезвычайно широк перечень психологических состояний и оттенков, передаваемых музыкой. Но к чему незадачливым неофитам какие-то там состояния? Для них единственно желаема щемящая меланхолия и мелодический сахар. Главное надрыв, благородный и красивый трагизм, возвышенность и пафос.
Именно такие сокровища перед ними щедро рассыпает Шопен. Публика приходит за конфетой, и она ее получает. В известном советском фильме простой и душевный человек объясняет свой вкус к прохладительным напиткам: «Главное, чтобы глотку драло!» Вот по тому же сценарию и происходит прикосновение граждан к прекрасной музыке Фредерика Шопена.
Хорошо это или плохо? С точки зрения увеличения популярности академической музыки, пафос Шопена является отличным локомотивом, и тут все замечательно. Казалось бы, давайте нашпигуем концертные программы одними мазурками. Но дело в том, что при таком подходе велика вероятность, что дальше «дранья глотки» дело так и не пойдет. То же относится и к любителю музыки, не пытающемуся освоить новые территории, такой консерватор обречен вечно гоняться за звуковым сахаром и проклинать непонятное.
Уж не знаю, гордиться или печалиться. Если Вы откроете словарь сочетаемости, то увидите, что определение `прожженный` сочетается с определениями `отъявленный`, `негодяй`,`плут`, `авантюрист`... Если это относится, как Вы считаете, ко мне, как любителю музыки, то, значит, я узнАю и о себе и о Вас нечто новенькое... Благодарствуйте.
Если Вы откроете словарь сочетаемости, то увидите, что определение `прожженный` сочетается с определениями `отъявленный`, `негодяй`,`плут`, `авантюрист`.
А вообще интересно, Вы правда считаете, что надо со словарем сверяться и строить свою речь исходя из вот таких диковинных правил?
А вообще интересно, Вы правда считаете, что надо со словарем сверяться и строить свою речь исходя из вот таких диковинных правил?
Нет, конечно. Тому, кто мало-мальски владеет литературной речью, сверяться со словарями уже без надобности. Но тому, кто в этом смысле глуховат (и считает, что обыкновенная литературная речь строится на `диковинных правилах`) всячески рекомендую.
Нет, конечно. Тому, кто мало-мальски владеет литературной речью, сверяться со словарями уже без надобности. Но тому, кто в этом смысле глуховат (и считает, что обыкновенная литературная речь строится на `диковинных правилах`) всячески рекомендую.
Уважаемый Музикус, спасибо за столь открытое заявление, что я даже мало-мальски не владею литературной речью. Очевидно, с Вашей высоты Вам виднее. Но должен заметить, в части того, что я глуховат, Вы меня переоцениваете. Я в этом смысле вообще глухой, поскольку правило, согласно которому я не могу написать «прожженный знаток музыки», лежит далеко за гранью моего понимания. Я бы, конечно, мог привести массу примеров из высокоуровневой художественной и публицистической литературы, где применяется фраза «прожженный знаток», но это не имеет смысла, поскольку даже если бы таких примеров не было вообще, моя позиция нисколько бы не изменилась.
Для прожженного знатока музыки имена Шопена и Шумана олицетворяют собой разные варианты
романтизма. Ни о каком противопоставлении тут речи идти не может, ведь это не то же самое,
что сравнивать Шостаковича с Рахманиновым. Однако, когда речь заходит о
среднестатистическом любителе, все меняется. Если на мазурки народ «повалит», не глядя, то
Крейслериану захочет слушать далеко не каждый. В чем же причина?
Дело в том, что Шопен и Шуман говорят о разном и по-разному.
Круг образов Шумана широк, и рисует он их непростыми для понимания средствами. Его
мелодия прихотлива, подчас пунктирна и неочевидна, ритм переменчив, желаемой сочности нет.
Даже диапазон высот на слух воспринимается нешироким. Зато чрезвычайно широк перечень
психологических состояний и оттенков, передаваемых музыкой. Но к чему незадачливым
неофитам какие-то там состояния? Для них единственно желаема щемящая меланхолия и
мелодический сахар. Главное надрыв, благородный и красивый трагизм, возвышенность и пафос.
Именно такие сокровища перед ними щедро рассыпает Шопен. Публика приходит за конфетой, и
она ее получает. В известном советском фильме простой и душевный человек объясняет свой
вкус к прохладительным напиткам: «Главное, чтобы глотку драло!» Вот по тому же сценарию и
происходит прикосновение граждан к прекрасной музыке Фредерика Шопена.
Хорошо это или плохо? С точки зрения увеличения популярности академической музыки, пафос
Шопена является отличным локомотивом, и тут все замечательно. Казалось бы, давайте
нашпигуем концертные программы одними мазурками. Но дело в том, что при таком подходе
велика вероятность, что дальше «дранья глотки» дело так и не пойдет. То же относится и к
любителю музыки, не пытающемуся освоить новые территории, такой консерватор обречен вечно
гоняться за звуковым сахаром и проклинать непонятное.