Мария Юдина в воспоминаниях Святослава Рихтера из книги Бруно Монсенжона `Рихтер. Диалоги. Дневники`.
Что же до Марии Вениаминовны Юдиной, она была личностью совершенно уникальной. Знал я её лишь на расстоянии, и, надо сказать, держалась она до того странно, что все её сторонились. Сама она относилась ко мне как-то подозрительно и довольно критически. `Рихтер? Хм! Это пианист для Рахманинова`.
В её устах подобное суждение звучало не слишком лестно, хотя сама она иногда играла Рахманинова. В начале двадцатых годов она окончила Петроградскую консерваторию вмсте с Владимиром Софроницким, титаном музыки, блистательно исполнявшим Шумана и Дебюсси, а Скрябина так, как никто. К концу жизни Юдина стала огромной, подобно Клитемнестре. Неизменно в чёрном, она являлась на свои концерты, обутая в кеды. Она была наделена огромным талантом и пропагандировала современную музыку, играла обожаемого ею Стравинского, Хиндемита, Кшенека и Бартока в те годы, когда эти композиторы были не только неизвестны в Советском Союзе, но и находились чуть ли не под запретом. Её исполнение романтической музыки потрясало... если забыть, что она играла вовсе не то, что написано в партитуре. `Weinen und Klagen` Листа звучало бесподобно, но сонату си-бемоль мажор Шуберта, от которой в её исполнении дух захватывало, она всю играла шиворот-навыворот. Мне вспоминается Второй ноктюрн Шопена, звучавший настолько героически, что играть его могла лишь труба, но никак не фортепиано. То были уже не Шуберт или Шопен, а Юдина.
Во время войны она исполняла `Хорошо темперированный клавир` в блестящем концерте, хотя и прогнала созерцательную прелюдию си-бемоль минор из второй тетради быстро и fortissimo. После концерта Нейгауз, которого я сопровождал, отрпавился с поздравлениями в её артистическую. `Мария Вениаминовна, - спросил он, - почему Вы играли прелюдию си-бемоль минор столь драматически?` `ПОТОМУ ЧТО ИДёТ ВОЙНА!!!` - ответила она.
Вполне в духе Юдиной. `Идёт война!` Война непременно должна была присутствовать в музыке Иоганна Себастьяна Баха.
Кстати, она носила с собой револьвер и покаызвала его каждому встречному и поперечному. Это уже из области фольклора. Вынимала его со словами: `Подержите эту штуковину, только осторожнее - заряжен!`
Однажды она влюбилась до безумия в человека, никак не отвечавшего на её чувства, и беднягу можно понять: наверное, страшно испугался. Бац! - и она вызывает его на дуэль.
После её концертов у меня раскалывалась голова. Она совершала над своей аудиторией насилие, насилие невероятное! Чего стоила картина её выхода на сцену: казалось, она шла под дождём. Кроме того, она носила нательный крест и осеняла себя крестным знаменем, прежде чем взять первую ноту. Я ничего против не имею, но в Советской России, в те годы...
У неё была уйма поклонников. Публика заискивала перед ней, несомненно покорёная её могучей творческой личностью, но, может быть, ещё и оттого, что она не скрывала своей религиозности. Что касается меня, я видел в её поведении излишнюю театральность, а религиозность её казалась мне немного притворной и подчёркутой. Во время последнх своих появлений на публике она не могла удержаться, чтоб не прочесть стихотворения Пастернака, невзирая на то, что прежде многие из её концертов были отменены распоряжением властей, которые вынудили её дать обещание, если она хочет продолжать публичные выступления, прекратить подобного рода провокации.
Но она не могла устоять перед соблазном и продолжала свои декламации. Зрелище было тем более ужасным, что во рту у неё не осталось ни одного зуба!
Конечно же она помогала бедным, давала им приют, да и сама жила как бродяжка. Оригинальная, странная, можно сказать, сумасбродная женщина, совершенно замечательная артистка, она всё время испытывала неутолимую потребность что-нибудь изобретать. Сказать по правде, она не очень мне нравилась. Безусловно, она была искренна, но мне казалось, что в её отношении к композиторам не хватало честности. Тем не менее я играл на её похоронах. Рахманинова...
Диалоги. Дневники`.
Что же до Марии Вениаминовны Юдиной, она была личностью совершенно уникальной. Знал я её
лишь на расстоянии, и, надо сказать, держалась она до того странно, что все её
сторонились. Сама она относилась ко мне как-то подозрительно и довольно критически.
`Рихтер? Хм! Это пианист для Рахманинова`.
В её устах подобное суждение звучало не слишком лестно, хотя сама она иногда играла
Рахманинова. В начале двадцатых годов она окончила Петроградскую консерваторию вмсте с
Владимиром Софроницким, титаном музыки, блистательно исполнявшим Шумана и Дебюсси, а
Скрябина так, как никто. К концу жизни Юдина стала огромной, подобно Клитемнестре.
Неизменно в чёрном, она являлась на свои концерты, обутая в кеды. Она была наделена
огромным талантом и пропагандировала современную музыку, играла обожаемого ею
Стравинского, Хиндемита, Кшенека и Бартока в те годы, когда эти композиторы были не только
неизвестны в Советском Союзе, но и находились чуть ли не под запретом. Её исполнение
романтической музыки потрясало... если забыть, что она играла вовсе не то, что написано в
партитуре. `Weinen und Klagen` Листа звучало бесподобно, но сонату си-бемоль мажор
Шуберта, от которой в её исполнении дух захватывало, она всю играла шиворот-навыворот. Мне
вспоминается Второй ноктюрн Шопена, звучавший настолько героически, что играть его могла
лишь труба, но никак не фортепиано. То были уже не Шуберт или Шопен, а Юдина.
Во время войны она исполняла `Хорошо темперированный клавир` в блестящем концерте, хотя и
прогнала созерцательную прелюдию си-бемоль минор из второй тетради быстро и fortissimo.
После концерта Нейгауз, которого я сопровождал, отрпавился с поздравлениями в её
артистическую. `Мария Вениаминовна, - спросил он, - почему Вы играли прелюдию си-бемоль
минор столь драматически?` `ПОТОМУ ЧТО ИДёТ ВОЙНА!!!` - ответила она.
Вполне в духе Юдиной. `Идёт война!` Война непременно должна была присутствовать в музыке
Иоганна Себастьяна Баха.
Кстати, она носила с собой револьвер и покаызвала его каждому встречному и поперечному.
Это уже из области фольклора. Вынимала его со словами: `Подержите эту штуковину, только
осторожнее - заряжен!`
Однажды она влюбилась до безумия в человека, никак не отвечавшего на её чувства, и
беднягу можно понять: наверное, страшно испугался. Бац! - и она вызывает его на дуэль.
После её концертов у меня раскалывалась голова. Она совершала над своей аудиторией
насилие, насилие невероятное! Чего стоила картина её выхода на сцену: казалось, она шла
под дождём. Кроме того, она носила нательный крест и осеняла себя крестным знаменем,
прежде чем взять первую ноту. Я ничего против не имею, но в Советской России, в те годы...
У неё была уйма поклонников. Публика заискивала перед ней, несомненно покорёная её
могучей творческой личностью, но, может быть, ещё и оттого, что она не скрывала своей
религиозности. Что касается меня, я видел в её поведении излишнюю театральность, а
религиозность её казалась мне немного притворной и подчёркутой. Во время последнх своих
появлений на публике она не могла удержаться, чтоб не прочесть стихотворения Пастернака,
невзирая на то, что прежде многие из её концертов были отменены распоряжением властей,
которые вынудили её дать обещание, если она хочет продолжать публичные выступления,
прекратить подобного рода провокации.
Но она не могла устоять перед соблазном и продолжала свои декламации. Зрелище было тем
более ужасным, что во рту у неё не осталось ни одного зуба!
Конечно же она помогала бедным, давала им приют, да и сама жила как бродяжка.
Оригинальная, странная, можно сказать, сумасбродная женщина, совершенно замечательная
артистка, она всё время испытывала неутолимую потребность что-нибудь изобретать. Сказать
по правде, она не очень мне нравилась. Безусловно, она была искренна, но мне казалось, что
в её отношении к композиторам не хватало честности. Тем не менее я играл на её похоронах.
Рахманинова...