Редко играют. Я 1-й раз слышу. А отличная транскрипция, да и исполнение мне очень нравится.
Sovet
(03.01.2021 00:12)
(Григорий Гинзбург)
ВСТРЕЧИ С ГОРЬКИМ
Случилось это в 30-х годах, когда Горький вернулся из Италии и жил в Москве.
Я был в то время еще совсем молодым музыкантом и лишь начинал свою концертную деятельность. Однажды в моей квартире раздался телефонный звонок. Со мной говорил секретарь Горького.
— Алексей Максимович очень хочет послушать музыку и спрашивает, не могли бы вы ему поиграть?
От неожиданности я даже не мог подобрать нужные слова. Потом робко спросил:
— А когда можно это сделать?
— Если вам не трудно, то хотелось бы прямо сейчас.
Нужно ли говорить, что я сразу забыл о всех своих делах и сказал:
— Сейчас же приеду.
Волнение меня охватило исключительное: играть перед Горьким — великая честь!
Понравлюсь ли я ему, не будет ли ему скучно?
...Впервые я увидел великого писателя так близко. До сих пор мне приходилось встречать его несколько раз, помнится, в Большом театре и в Художественном во время спектаклей. Знал я и о страстной любви Горького к музыке — из его книг, в которых я неоднократно находил тонкие и верные музыкальные наблюдения, из рассказов моего учителя Александра Борисовича Гольденвейзера и многих других людей, близких к писателю. Я знал и о тесной дружбе Горького с Рахманиновым, Шаляпиным.
Когда я пришел в ставший впоследствии знаменитым особняк на Малой Никитской, меня встретил незнакомый человек, вероятно, секретарь. За его спиной я сразу же увидел высокую, несколько сутулую и так хорошо знакомую всем фигуру Алексея Максимовича. Он пошел ко мне навстречу, протянул руку и молча заглянул в глаза, прежде чем произнести слова приветствия. Смотрел пристально, как бы изучая нового человека...
Тот, кто не знал Горького, не может представить себе силу этого взгляда. Еще не успев сказать ни слова, я уже понял, что он видит собеседника насквозь. Напрасны были бы любые старания показать себя не тем, что ты есть на самом деле.
(...)
Не помню уж, в каком порядке, но играл я невероятно много — «Аппассионату» Бетховена, «Карнавал» Шумана, Ь-то11`ную сонату, мазурки, полонезы, вальсы, баллады Шопена. Никакого чувства усталости я не ощущал. Но и Горький словно не мог насытиться. Он все воспринимал с живейшим интересом, я бы сказал, с какой-то неутолимой жадностью. Когда я играл «Аппассионату», трижды не ответило ре-бемоль. С невероятной силой, которую трудно было подозревать в спокойно сидящем пожилом человеке, Горький ударил кулаком по мраморной доске столика, так что мрамор лопнул и куски его посыпались на пол. Сквозь зубы он процедил какое-то гневное слово. Все остальное время в комнате царила абсолютная тишина.
Наконец я сделал маленький перерыв, чтобы немножко отдохнуть. Неожиданно Горький спросил: «А не играете ли вы что-нибудь Грига?». Я ответил утвердительно — правда, в моем репертуаре были тогда лишь две пьесы великого норвежского композитора. С каким-то особенным, умоляющим оттенком в голосе Горький попросил: «Ну, пожалуйста, сыграйте Грига!». Я исполнил «Свадебный день в Трольдхаугене» и «Шествие гномов».
— Может быть, еще что-нибудь из «Пер Гюнта»? — сказал Горький, когда я кончил играть.
— Знаете, Алексей Максимович, — отвечал я смущенно, — пианисты не играют пьес из «Пер Гюнта»: нет подходящей концертной обработки.
В ответ на это Горький заметил: «А мне кажется, что такую чудесную музыку вполне можно играть и на рояле. Разве вы не можете сделать переложение?». И при этом тон его был твердым и, пожалуй, даже требовательным. Я остро почувствовал, что не смог до конца удовлетворить желания Горького, не сыграв в заключение то, что он, по-видимому, приберегал «на закуску». Сознавая свою «вину», я обещал Алексею Максимовичу попытаться сделать концертную транскрипцию сюиты из «Пер Гюнта» и тут же попросил разрешения прийти к нему в другой раз, чтобы показать плоды своей работы. «Я буду очень рад встретиться с вами снова, если вы не откажетесь еще раз поиграть для меня, — сказал Горький. — Большое вам спасибо за сегодняшний вечер».
...
Sovet
(03.01.2021 00:15)
Желание выполнить просьбу Горького не оставляло меня ни на минуту. Я начал работать буквально в тот же вечер. Играл Грига и перечитывал Горького. И конечно, более всего привлек мое внимание эпизод из повести «Мать», когда Софья играет Ниловне и Николаю Грига (впоследствии Мария Соломоновна Неменова-Лунц рассказала мне со слов самого Горького, что здесь он имел в виду григовскую «Импровизацию»).
Теперь мне становилось ясно, что музыка Грига особенно близка сердцу великого писателя. Тем сильнее ощущал я желание доказать ему, как дороги для меня его слова. Однако, обратившись к первой сюите из «Пер Гюнта», я понял, что работа предстоит огромная, а опыта у меня почти не было.
Так или иначе, но мне удалось довольно быстро сделать транскрипцию последнего номера сюиты — «В пещере горного короля».
Примерно через неделю после первого посещения я позвонил Горькому. Трубку поднял секретарь, а может быть, кто-то из членов семьи. Я объяснил, что хоть частично постарался выполнить просьбу Алексея Максимовича и хотел бы получить разрешение сыграть ему. Мне ответили, что Горький очень занят и никого не принимает.
Но, видно, настойчивость моя была столь велика, что собеседник «сжалился» и сказал, что пойдет узнает. Через пару минут я услышал его слегка удивленный голос:
«Алексей Максимович просит вас приехать сейчас же, если вы располагаете временем». Я поехал.
Горький встретил меня так же приветливо, как и в прошлый раз. Так же стремительно повел к инструменту. Сказал только, что у него крайне много дел и поэтому он не сможет сегодня наслаждаться музыкой столько, сколько ему хотелось бы.
Я заметил, что пьеса, которую я сыграю, идет всего две минуты и не отнимет много времени. «Нет, нет! — воскликнул Горький. — Так нельзя. Уж вы мне все-таки поиграйте».
— А что же мне еще вам играть?
Ответ прозвучал очень многозначительно: «Поиграйте сегодня только Грига».
Кроме «Свадебного дня» и «Шествия гномов», я исполнил еще «Одинокого путешественника», которого тоже постарался выучить за это время. Горький не пытался скрыть своих слез. Он достал из кармана носовой платок и откровенно, не стыдясь, вытирал глаза. После краткой паузы, во время которой мы оба были потрясены одинаково — он музыкой Грига, а я его реакцией, — я сыграл свою обработку «В пещере горного короля». После этого Горький встал и, заглянув мне глубоко в глаза, сказал только одно слово: «Молодец!». Уже позднее я узнал, как много значило в его устах это слово. Но и в тот день, покидая особняк на Малой Никитской, я был счастлив.
Вышло так, что больше мне не довелось играть Горькому. Но память об этих встречах я сохранил на всю жизнь. Пожелания Алексея Максимовича я воспринял как напутствие и с воодушевлением закончил обработку григовского «Пер Гюнта», которую мысленно посвятил Горькому. Впоследствии, памятуя его слова, я сделал еще несколько фортепианных переложений музыки других композиторов. Мне доставляет немалую творческую радость, когда эти переложения и в моем исполнении, и в исполнении других пианистов вызывают теплую ответную реакцию публики. И всякий раз при этом я с любовью и благодарностью думаю о великом пролетарском писателе и замечательном человеке, играть для которого мне выпало счастье.
(Советская музыка, 1961, № 6)
Volovikelena
(03.01.2021 00:29)
Sovet писал(а):
Теперь мне становилось ясно, что музыка Грига особенно близка сердцу великого писателя. Тем сильнее ощущал я желание доказать ему, как дороги для меня его слова. Однако, обратившись к первой сюите из «Пер Гюнта», я понял, что работа предстоит огромная, а опыта у меня почти не было.
Спасибо большое. Так интересно!
Sovet
(03.01.2021 00:30)
Sovet писал(а):Помню эту статью еще с 1990 г., когда приобрел первое издание сборника, посвященного Гинзбургу - потому и привел здесь. По-моему, очень кстати. :-)
нравится.
ВСТРЕЧИ С ГОРЬКИМ
Случилось это в 30-х годах, когда Горький вернулся из Италии и жил в Москве.
Я был в то время еще совсем молодым музыкантом и лишь начинал свою концертную
деятельность. Однажды в моей квартире раздался телефонный звонок. Со мной говорил
секретарь Горького.
— Алексей Максимович очень хочет послушать музыку и спрашивает, не могли бы вы ему
поиграть?
От неожиданности я даже не мог подобрать нужные слова. Потом робко спросил:
— А когда можно это сделать?
— Если вам не трудно, то хотелось бы прямо сейчас.
Нужно ли говорить, что я сразу забыл о всех своих делах и сказал:
— Сейчас же приеду.
Волнение меня охватило исключительное: играть перед Горьким — великая честь!
Понравлюсь ли я ему, не будет ли ему скучно?
...Впервые я увидел великого писателя так близко. До сих пор мне приходилось встречать
его несколько раз, помнится, в Большом театре и в Художественном во время спектаклей. Знал
я и о страстной любви Горького к музыке — из его книг, в которых я неоднократно находил
тонкие и верные музыкальные наблюдения, из рассказов моего учителя Александра Борисовича
Гольденвейзера и многих других людей, близких к писателю. Я знал и о тесной дружбе
Горького с Рахманиновым, Шаляпиным.
Когда я пришел в ставший впоследствии знаменитым особняк на Малой Никитской, меня
встретил незнакомый человек, вероятно, секретарь. За его спиной я сразу же увидел высокую,
несколько сутулую и так хорошо знакомую всем фигуру Алексея Максимовича. Он пошел ко мне
навстречу, протянул руку и молча заглянул в глаза, прежде чем произнести слова
приветствия. Смотрел пристально, как бы изучая нового человека...
Тот, кто не знал Горького, не может представить себе силу этого взгляда. Еще не успев
сказать ни слова, я уже понял, что он видит собеседника насквозь. Напрасны были бы любые
старания показать себя не тем, что ты есть на самом деле.
(...)
Не помню уж, в каком порядке, но играл я невероятно много — «Аппассионату» Бетховена,
«Карнавал» Шумана, Ь-то11`ную сонату, мазурки, полонезы, вальсы, баллады Шопена. Никакого
чувства усталости я не ощущал. Но и Горький словно не мог насытиться. Он все воспринимал с
живейшим интересом, я бы сказал, с какой-то неутолимой жадностью. Когда я играл
«Аппассионату», трижды не ответило ре-бемоль. С невероятной силой, которую трудно было
подозревать в спокойно сидящем пожилом человеке, Горький ударил кулаком по мраморной доске
столика, так что мрамор лопнул и куски его посыпались на пол. Сквозь зубы он процедил
какое-то гневное слово. Все остальное время в комнате царила абсолютная тишина.
Наконец я сделал маленький перерыв, чтобы немножко отдохнуть. Неожиданно Горький спросил:
«А не играете ли вы что-нибудь Грига?». Я ответил утвердительно — правда, в моем
репертуаре были тогда лишь две пьесы великого норвежского композитора. С каким-то
особенным, умоляющим оттенком в голосе Горький попросил: «Ну, пожалуйста, сыграйте
Грига!». Я исполнил «Свадебный день в Трольдхаугене» и «Шествие гномов».
— Может быть, еще что-нибудь из «Пер Гюнта»? — сказал Горький, когда я кончил играть.
— Знаете, Алексей Максимович, — отвечал я смущенно, — пианисты не играют пьес из «Пер
Гюнта»: нет подходящей концертной обработки.
В ответ на это Горький заметил: «А мне кажется, что такую чудесную музыку вполне можно
играть и на рояле. Разве вы не можете сделать переложение?». И при этом тон его был
твердым и, пожалуй, даже требовательным. Я остро почувствовал, что не смог до конца
удовлетворить желания Горького, не сыграв в заключение то, что он, по-видимому, приберегал
«на закуску». Сознавая свою «вину», я обещал Алексею Максимовичу попытаться сделать
концертную транскрипцию сюиты из «Пер Гюнта» и тут же попросил разрешения прийти к нему в
другой раз, чтобы показать плоды своей работы. «Я буду очень рад встретиться с вами снова,
если вы не откажетесь еще раз поиграть для меня, — сказал Горький. — Большое вам спасибо
за сегодняшний вечер».
...
буквально в тот же вечер. Играл Грига и перечитывал Горького. И конечно, более всего
привлек мое внимание эпизод из повести «Мать», когда Софья играет Ниловне и Николаю Грига
(впоследствии Мария Соломоновна Неменова-Лунц рассказала мне со слов самого Горького, что
здесь он имел в виду григовскую «Импровизацию»).
Теперь мне становилось ясно, что музыка Грига особенно близка сердцу великого писателя.
Тем сильнее ощущал я желание доказать ему, как дороги для меня его слова. Однако,
обратившись к первой сюите из «Пер Гюнта», я понял, что работа предстоит огромная, а опыта
у меня почти не было.
Так или иначе, но мне удалось довольно быстро сделать транскрипцию последнего номера
сюиты — «В пещере горного короля».
Примерно через неделю после первого посещения я позвонил Горькому. Трубку поднял
секретарь, а может быть, кто-то из членов семьи. Я объяснил, что хоть частично постарался
выполнить просьбу Алексея Максимовича и хотел бы получить разрешение сыграть ему. Мне
ответили, что Горький очень занят и никого не принимает.
Но, видно, настойчивость моя была столь велика, что собеседник «сжалился» и сказал, что
пойдет узнает. Через пару минут я услышал его слегка удивленный голос:
«Алексей Максимович просит вас приехать сейчас же, если вы располагаете временем». Я
поехал.
Горький встретил меня так же приветливо, как и в прошлый раз. Так же стремительно повел к
инструменту. Сказал только, что у него крайне много дел и поэтому он не сможет сегодня
наслаждаться музыкой столько, сколько ему хотелось бы.
Я заметил, что пьеса, которую я сыграю, идет всего две минуты и не отнимет много времени.
«Нет, нет! — воскликнул Горький. — Так нельзя. Уж вы мне все-таки поиграйте».
— А что же мне еще вам играть?
Ответ прозвучал очень многозначительно: «Поиграйте сегодня только Грига».
Кроме «Свадебного дня» и «Шествия гномов», я исполнил еще «Одинокого путешественника»,
которого тоже постарался выучить за это время. Горький не пытался скрыть своих слез. Он
достал из кармана носовой платок и откровенно, не стыдясь, вытирал глаза. После краткой
паузы, во время которой мы оба были потрясены одинаково — он музыкой Грига, а я его
реакцией, — я сыграл свою обработку «В пещере горного короля». После этого Горький встал
и, заглянув мне глубоко в глаза, сказал только одно слово: «Молодец!». Уже позднее я
узнал, как много значило в его устах это слово. Но и в тот день, покидая особняк на Малой
Никитской, я был счастлив.
Вышло так, что больше мне не довелось играть Горькому. Но память об этих встречах я
сохранил на всю жизнь. Пожелания Алексея Максимовича я воспринял как напутствие и с
воодушевлением закончил обработку григовского «Пер Гюнта», которую мысленно посвятил
Горькому. Впоследствии, памятуя его слова, я сделал еще несколько фортепианных переложений
музыки других композиторов. Мне доставляет немалую творческую радость, когда эти
переложения и в моем исполнении, и в исполнении других пианистов вызывают теплую ответную
реакцию публики. И всякий раз при этом я с любовью и благодарностью думаю о великом
пролетарском писателе и замечательном человеке, играть для которого мне выпало счастье.
(Советская музыка, 1961, № 6)
особенно близка сердцу великого писателя. Тем сильнее ощущал я желание доказать ему, как
дороги для меня его слова. Однако, обратившись к первой сюите из «Пер Гюнта», я понял,
что работа предстоит огромная, а опыта у меня почти не было.
интересно!
первое издание сборника, посвященного Гинзбургу - потому и привел здесь. По-моему, очень
кстати. :-)