1. Серафима [05:22]
2. Надеясь вернуться [11:23]
3. Мир и война [07:04]
4. Пусть Господь покажет мне путь [06:48]
5. Мать и сын [07:47]
6. Я проснусь и мы снова будем вместе [07:07]
7....Читать дальше
1. Серафима [05:22]
2. Надеясь вернуться [11:23] 3. Мир и война [07:04] 4. Пусть Господь покажет мне путь [06:48] 5. Мать и сын [07:47] 6. Я проснусь и мы снова будем вместе [07:07] 7....Читать дальше
1. Серафима [05:22]
2. Надеясь вернуться [11:23] 3. Мир и война [07:04] 4. Пусть Господь покажет мне путь [06:48] 5. Мать и сын [07:47] 6. Я проснусь и мы снова будем вместе [07:07] 7. Рождество [10:26] 8. Санкт-Петербург - Нью-Йорк - Ленинград [10:56] 9. Не забывай [12:45] Рекомендуемая последовательность чтения писем / слушания музыки: текст №1, трек №1; текст №2, трек №2; … текст №9, трек №9; текст №10. ТЕКСТЫ 1. Из письма к Хельми (1954) Дорогая Хельми! Вот уже больше года, как нет моего Миши. Он долго болел, очень страдал. Я по ночам работала сестрой в санатории, а днём ухаживала за ним. Ему так хотелось жить. И вот уже прошёл год, а я всё не могу поверить. Я знаю, что он жив, а больше ничего не знаю. Ушёл Миша, и без него ничего не хочу иметь. Хочу быть странником без дома и вещей. После его смерти я всё раздала, что имела, оставила только книги и иконы и поступила в монастырь монахиней. Храни тебя Господь. Любящая тебя твоя Наташа. 2. Из письма Михаила и Наталии Янсон к Хельми (1952) Дорогая Хельми! Получила ли ты два письма, отправленные нами отсюда, из Америки? Мы писали в первом, что приехали, и сообщили наш адрес. Во втором же писали о том, что я перенёс три смертельных болезни, был долго в госпитале, потом в санатории. Поправка идет очень медленно, и сейчас ещё не могу сказать, что выздоровел окончательно. Наташа работает сестрой милосердия в том санатории, где был я. Она дежурит по ночам в детском отделении. Так что живем понемножку, но очень скучаем по Европе и, конечно, по России. Здесь всё иное, непривычное. И уклад жизни, и вообще всё. Очень надеемся, что нам ещё удастся вернуться, если Господь даст нам эту радость. Всего светлого! Не забывай нас! С любовью, Михаил и Наташа. 3. Из письма к сыну (в армию, перед отправкой на фронт) (1941) Дорогой мой! Сейчас бегу с ночного дежурства. Мы дежурим теперь четыре ночи в неделю: три в госпитале и одну в школе. Днём и ночью всегда мысленно около тебя. Мы с папой только и живём мыслями о тебе, пишем тебе каждый день, чтобы какое-нибудь письмо дошло до тебя. Иногда я пишу в перерыве между перевязками. Сердце ноет, как подумаю, что ты так далеко. Как я хотела бы поглядеть на тебя одним глазком. Я напечатала твои фотокарточки. Ты везде очень хорошо вышел. Напиши, как проходят дни. Есть ли с тобой твои товарищи по гимназии? Вообще, напиши о своей жизни. Береги своё здоровье и свою душу – это главное. Будь бодр и храни в душе мир. Держись! Крепко обнимаю. Твоя мама. 4. Из письма к Хельми (1956) Дорогая Хельми! Сегодня получила твоё письмо. Если бы ты знала, сколько радости оно мне доставило! Спасибо, что не забыла меня. Никогда я не думала, что останусь совсем одна в чужой стране. Со смертью Миши мирская жизнь для меня кончилась. Я рада, что я в монастыре и могу ухаживать за его могилой, которая вся окружена его любимыми красными розами, и у меня есть возможность быть 4 раза в день в церкви. Работы очень много, монастырь бедный, и надо работать иногда сверх сил. Но ты не думай, я ни в чём не нуждаюсь. Сплю на подушке, которую ты мне прислала, и всегда тебя вспоминаю, а остальное всё казенное. Я рада, что у меня отдельная маленькая келья под крышей, Мишины иконы и книги. Мне больше ничего не нужно. Спасибо тебе за желание помочь мне. Я действительно не знаю, где Светик, но с тех пор, как я узнала, что он жив, я перестала искать его, чтобы ему не повредить. У нас в монастыре часто бывают люди, которые сравнительно недавно уехали из С.С.С.Р., и говорят, что ни в коем случае сейчас ещё нельзя верить большевикам, и советуют мне молчать и не искать Светика, так как если узнают, что у него мать в Америке, его арестуют. Я попробовала послать письмо в Петербург через знакомых из Англии, чтобы разыскать его, но через 3 месяца письмо моё вернулось обратно. Он мог бы дать о себе знать через Валаам, как он и сделал тогда, в 1948 году: написал письмо отцу Луке, что он был тяжело контужен, вернулся с войны, много болел, всё время искал Мишу и Наташу. Отец Лука прислал мне его, и я узнала его почерк. С тех пор он молчит. Без него я очень страдаю, и ты как мать поймешь меня, но страх как-нибудь ему повредить заставляет меня терпеть. Я не знаю, что делать. Пусть Господь укажет. Может быть, Господь услышит мою молитву, и когда-нибудь я увижу его. Передай мой сердечный привет всем, кто меня помнит. Храни тебя Бог. Любящая тебя твоя Наташа. 5. Из письма к сыну (вторая половина 50-х годов) Мой дорогой Светик! Нет слов, чтобы передать моё волнение и радость, когда я узнала о тебе. Ты всегда для меня был и есть моё солнышко и счастье моей жизни. Что сказать тебе после стольких лет страшной разлуки? Папа скончался в 1953 году. После этого я ушла в монастырь. Папина могила на монастырском кладбище в лесу, и я с ней таким образом не расстаюсь. Много работаю. Не могу представить тебя женатым и отцом. Так хотелось бы знать больше о вашей семейной жизни и о моей новой дочке – твоей жене. Крепко её за меня поцелуй и поблагодари от меня за всё то, что она для тебя делает, и заменяет меня. Хотя я и не знаю её и маленького Мишеньку, но крепко их люблю, и они уже у меня в сердце вместе с тобой. Пришли мне, дорогой мой, ваши фотографии, чтобы было видно лицо и глаза. Так хочется яснее увидать вас троих и почувствовать около себя. Целую всех троих, да хранит вас Господь. Пиши. Безгранично любящая мама и бабушка. 6. Из письма к Хельми (1959) Дорогая Хельми! Ты так меня тронула своей открыткой из Иерусалима. Прости, что не пишу. Работы в монастыре очень много, и стоит влажная жара, которая отнимает последние силы. Каждый день собираюсь тебе писать, и нет сил. Помню тебя всегда, ведь с тобой связанно так много. Это был самый счастливый период нашей жизни. Миши нет уже 6 лет, а я всё не могу привыкнуть. Иногда мне кажется, что это сон: проснусь и снова буду вместе с ним. Дорогая моя, я так понимаю твою тоску и скуку. Хорошо сделала, что решила поехать по Европе, это немного отвлекает от тяжёлых мыслей. Ты пишешь, что в июне увидишь Светика. Спроси его, пожалуйста, может быть, он хочет сказать мне что-то, чего нельзя написать в письме. Пусть скажет тебе, а ты потом мне напишешь. Я тоже не могу написать ему всё то, что есть на душе, а писать трафаретные фразы так тяжело. Скажи ему, что я храню наши с Мишей обручальные кольца, и хотелось бы ему их передать. Миша оставил свои книги и иконы, и хотел обязательно, чтобы я их передала Светику. Я узнавала, что в Россию их посылать нельзя. Если будешь в московских церквах, помолись за нас и возьми из Москвы или Петербурга чайную ложку земли, и, когда приедешь в Америку, привези мне. Я посыплю Мише на могилу и себе в гроб. Теперь все стремятся в космос и на луну, а я думаю, как хорошо и покойно будет лежать рядом с Мишей. Буду ждать с нетерпением твоего письма, после того как увидишь Светика, Катю и маленького Мишу. Крепко тебя целую. Спасибо за всё. Да хранит тебя Бог. Всегда тебя любящая твоя Наташа. 7. Из письма к Хельми (1960) Дорогая Хельми! Сейчас получила твоё письмо и посылку. Ты до слёз тронула меня своей любовью и заботой. Спасибо за всё, но меня очень огорчило, что ты имеешь детей, внуков, а тратишь на меня деньги. Ведь я монахиня. Мне так грустно, что ты так много всего мне прислала, а я ничего не могу тебе сделать. Очень мне пришлась по душе книга. Какая чудесная вещь! Как бы Миша ей радовался и как бы она ему была нужна! Прошу, не присылай мне денег, тебе в жизни они нужнее. А эти твои деньги я употреблю на поправку креста у Миши на могиле. Пусть и он почувствует любящую и заботливую руку верного друга Хельми. Как хорошо, что ты побывала на Валааме, но так грустно было смотреть на фотографии. Что осталось от той красоты, которая там была! Валаам совсем умирает. Ты знаешь, Отец Лука уехал в Псково-Печерский монастырь. Поздравляю тебя, дорогая, с Праздником и наступающим Новым годом. Мыслями и душой буду с тобой в эти дни. Мне всегда бывает очень тяжело, так как Миша умер на Рождество. Все эти годы я никуда не выхожу и не вижу, что делается в мире. У нас нет праздника с ёлкой, только церковь и молитва. Живу одним днем, стараюсь ничего не решать, молюсь и плачу. Да хранит тебя Господь. Крепко обнимаю и целую. Большое, большое спасибо. Твой друг монахиня Наталия. 8. Из письма к сыну (1969) Дорогой мой! Получила вчера твоё письмо, спешу ответить. Если письмо моё будет бестолково, не сердись. Ты себе представить не можешь, как я была рада получить наконец твою большую фотокарточку, но только очень жалко, что ты опустил глаза, и главная часть лица пропадает. Ты будешь смеяться, если я тебе скажу, что я в первую минуту не могла понять, кто это. Так ты на этой карточке похож на дедушку Мишу! Получила я её от Мити из Москвы, поэтому и не могла понять. Как поживает Катенька? Ты ничего о ней не пишешь. Крепко обними и поцелуй её от меня. Меня так обрадовала мысль, что ты можешь приехать, я даже и мечтать не могла об этом. Но только об одном умоляю тебя: не торопись сразу всё решать. Надо это хорошенько обдумать, а главное – надо знать, как относится к этому Катюша и отпускает ли она тебя со спокойной душой. Ты знаешь, как я тебя люблю, и я знаю твою любовь ко мне, но теперь у тебя есть своя семья, и она должна быть на первом месте. Вы оба молоды, у вас сын, ваша жизнь вся впереди, а мне осталось так немного жить на земле. Напиши мне, когда бы ты мог приехать и на сколько. Сможешь ли ты остановиться в монастыре или должен будешь вместе с экскурсоводом жить в гостинице? Не повредит ли тебе эта поездка на работе? Обсудите с Катюшей все “за и против” – и решите. Обнимаю и целую вас. Храни вас Господь и Матерь Божья. Любящая вас бабушка. Сверху приписка вверх ногами, над началом письма: Ты правильно написал на конверте – надо писать моё новое имя: Серафима. 9. Из письма к сыну (1978) Дорогой мой! Сегодня день рождения Мити. Когда увидишь, крепко обними его от меня. Не думайте, что я могла забыть этот день. Мучает слабость, голова кружится и мысли путаются, но этот день я помню, и не забыла дни твоих с Мишей именин. Молилась за вас и переносилась к вам, представляя, как вы празднуете. Не беспокойтесь за меня, если редко пишу. Сил у меня всё меньше и меньше. Старость тяжелая вещь, трудно к ней привыкнуть. Всё стало плохо работать – руки и пальцы не слушаются. Боюсь, что мои каракули трудно понять, но не могу писать лучше. Но самое большое, что меня огорчает очень, – это то, что голова плохо работает, мозги устают. Помнишь, как я много читала, а теперь совсем почти не могу читать. Не думала я, что доживу до таких лет, ведь мне 83 года. Организм устал. У нас не было весны, и чудной золотой осени не было. Вдруг после жары стало сразу холодно. Сегодня первый мороз. Так много хочется сказать, но разве бумага передает всё то, чем полно сердце? Все мои мысли, молитвы и любовь – с вами. Моя просьба к вам: не забывайте Господа Бога, молитесь ему, любите друг друга. Это так важно в жизни. Обнимаю, целую. Храни вас всех Господь. 10. Из письма Тамары (женщины, ухаживавшей за Наталией Александровной в последние годы) (1988) Дорогие мои! 23 ноября в 3:45 по нашему времени умерла мать Игумения Серафима. Ушла очень спокойно, как будто уснула. Хоронили её в субботу 26 ноября. Народу было очень много, но, конечно, не все её любившие смогли приехать. Многие звонили, просили поклониться её гробу. Похоронили рядом с Михаилом Алексеевичем, как она и хотела. Теперь на обеих могилах стоят большие фонарики с недельной свечой. Раньше, когда хоронили Михаила Алексеевича, таких фонариков ещё не было. Были маленькие свечи, как лампадки, только на 5 часов. Я её давно уговаривала переменить у него фонарик, но она категорически сказала: “Вот когда я умру, тогда и ставьте, а сейчас я ставлю лампаду неугасимую в церкви, и вы, когда можете, зажигайте свечу у креста.” Х Свернуть |
||
`Это сочинение в каком-то смысле можно считать продолжением “Писем Рахманинова”,
написанных под впечатлением от посещения могилы Рахманинова. Отправной точкой для нового
фортепианного цикла стало впечатление не менее сильное, и тоже в Америке, и тоже связанное
с Россией: Ново-Дивеевский монастырь и кладбище. Это русский православный монастырь, а на
кладбище похоронены в основном те, кто покинул Россию после переворота 1917 года, и их
семьи – в общей сложности около 7 тысяч человек.
Но если идея “Писем Рахманинова” была полностью придумана мною, то есть писем как таковых
в “действительности” не было, то в новом сочинении есть невыдуманный сюжет и подлинные
письма Наталии Александровны Янсон (1895 – 1988). После смерти мужа, Михаила Алексеевича
Янсона (1887 – 1953), биолога, педагога, религиозного писателя и общественного деятеля,
Наталия Александровна постриглась в монахини под именем матери Серафимы. В последние годы
своей жизни была игуменией Ново-Дивеевской обители. В её письмах отразилась история
русской эмиграции, история страны, погибшей в 1917 году и продолжающей жить в тех людях,
которые навсегда сохранили в себе свет русской культуры и духовных традиций.
А теперь – о том, откуда взялись эти письма.
5 августа 2016 года я написал пост в Фейсбуке:
Вчера мы были в Ново-Дивеевском монастыре. Это в 30 км от Нью-Йорка. Там находится
совершенно невероятная икона прп. Серафима Саровского, которая была написана при его
жизни. Перед этой иконой молилась царская семья. И ещё там есть кладбище, где похоронены
тысячи людей, уехавших из России после переворота 1917 года. Тысячи православных крестов.
Дворянские фамилии (все эти люди были бы просто убиты большевиками “за происхождение”). И
не дворянские. Русские, украинские. А вокруг – Америка, с её жизнью, с её историей, с её
правилами игры, с её иллюзиями. А где-то там – Россия, которой нет, потому что мы потеряли
её 99 лет назад и с тех пор так и не нашли, хотя, кажется, пытались. И – Россия, которая
есть сегодня, которая снова находится на очередном витке своего трагического пути. Как это
обычно бывает с сильными переживаниями, придать им какую-то словесную форму сразу
невозможно. Там, на этом русском острове посреди Америки, я просто стоял и плакал. Потом
поймал себя на мысли, что мне как-то даже не хочется уходить оттуда. А вот сейчас сижу и
пишу слова. И, похоже, из всего этого сложится музыка – как когда-то получилось с
“письмами Рахманинова”.
И – в одном из комментариев под этим постом я читаю: “Моя прабабушка была игуменией этого
монастыря”. Это пишет девушка по имени Наталия Янсон. Я не знаю её лично. Я знаю только
то, что ничего случайного не бывает. И вот, после этого я начал сочинять музыку, и в
какой-то момент понял, что я должен написать Наталии и спросить, не сохранились ли письма
её прабабушки. Написал. Она тут же ответила. Я стал общаться с ней и с её отцом, Михаилом
Янсоном – “ленинградскими петербуржцами” (как они сами себя называют), и вот так
постепенно сформировался этот цикл. С любезного разрешения Михаила и Наталии я включил в
него отрывки из сохранившихся писем. Это письма Наталии Александровны Янсон (игумении
Серафимы) к сыну Олегу (в семье его называли Светик) и к Хельми Хухтанен, другу их семьи
(она свободно владела русским, поэтому письма написаны по-русски). Два письма написал муж
Наталии Александровны Михаил Алексеевич, подписавшись “Михаил и Наталия”. И – письмо,
которое сразу после смерти Наталии Александровны написала Тамара, женщина, ухаживавшая за
ней в последние годы.
В 1921 году семья Янсон переехала из Петербурга в Таллинн, где они и жили до начала
войны, на лето выезжая в Финляндию. Сохранилась анкета, в которой Михаил Алексеевич пишет:
“Моё звание – профессор ботаники. Наталия Александровна – дипломированная сестра
милосердия. Ни в каких политических партиях оба мы не состояли”. Михаил Алексеевич в
молодости увлекался теософией, а в 30-е годы обратился к святоотеческой традиции. Начиная
с 1931 года вся семья каждое лето посещала Валаам. Михаил Янсон написал книги «Валаамские
старцы» и «Большой скит на Валааме» и ряд статей.
Война с Финляндией и присоединение Эстонии к СССР положили конец поездкам на Валаам, а
Великая Отечественная разлучила членов этой семьи на десятилетия. Сын, призванный в армию,
оказался в глубине России, охваченной войной, а родители – среди тех, кто был вывезен в
Германию с оккупированных территорий в качестве рабочей силы. Окончание войны они
встретили, находясь в разных странах и ничего не зная друг о друге.
Трудные послевоенные годы в мюнхенской русской общине завершились вынужденным переездом в
США. По словам Михаила Алексеевича, “ехать в Америку нам очень и очень не хотелось”, но
выбора не было: возврат в СССР был бы для них прямой дорогой в сталинские лагеря.
Связь между сыном и родителями была постепенно и с большим трудом налажена благодаря
содействию Валаамских монахов (в частности, старца Луки). Однако связь эта была в духе
времени: он – “здесь”, а они – “там”, и нельзя даже писать друг другу письма, потому что
любой контакт с родственниками-эмигрантами немедленно привел бы к аресту.
В 1953 году Михаил Алексеевич умер, после чего Наталия Александровна приняла монашество.
Её прямая переписка с сыном стала возможной только во второй половине 50-х, после
разоблачения культа личности Сталина. И только в 1970 году Олегу дали разрешение (!)
навестить мать в Америке. Это была их первая встреча после двадцати девяти лет разлуки.
Первая и, увы, последняя.
История матери и сына, оказавшихся по разные стороны железного занавеса. И – история
любви в самом высшем, пожалуй, смысле этого слова. Подобно тому, как в XIX веке жёны
декабристов, расставшись с дворянскими титулами и со всеми атрибутами привычной жизни,
поехали с мужьями в ссылку, в XX веке русская женщина становится монахиней, не считая
возможным продолжать мирскую жизнь после смерти любимого человека, и вся её жизнь
превращается в молитву. И в этом, вопреки законам прагматичного мира, проявляется
настоящая цельность, вера и любовь.
Музыка не служит иллюстрацией к этим письмам. Она существует как бы параллельно, как
размышление о том, что пословица “там хорошо, где нас нет” – это не только про дальние
страны и про расстояние. Это про время. Оно уходит навсегда, а потом возвращается, чтобы
показать нам то, что уже было, но только в другой форме и в другом ракурсе. Любовь и
молитва как неразрывное целое, как стержень всей жизни, как опора и ориентир, как
состояние сознания, для которого не является препятствием ни время, ни расстояние, ни
смерть.`
А.Батагов
`Это сочинение в каком-то смысле можно считать продолжением “Писем Рахманинова”,
написанных под впечатлением от посещения могилы Рахманинова. Отправной точкой для нового
фортепианного цикла стало впечатление не менее сильное, и тоже в Америке, и тоже связанное
с Россией: Ново-Дивеевский монастырь и кладбище. Это русский православный монастырь, а на
кладбище похоронены в основном те, кто покинул Россию после переворота 1917 года, и их
семьи – в общей сложности около 7 тысяч человек.
Но если идея “Писем Рахманинова” была полностью придумана мною, то есть писем как таковых
в “действительности” не было, то в новом сочинении есть невыдуманный сюжет и подлинные
письма Наталии Александровны Янсон (1895 – 1988).
аннотацию. Она очень многое проясняет в крупном незнакомом произведении. Это очень важно.
совсем другой смысл обретают.
Первое мне самым пронзительным показалось. Чувство такого бесконечного одиночества -
фактура совсем прозрачная. А в последнем - мерцание огоньков свечей на могилах мужа и жены
и удары колокола к заупокойной службе. Красота необыкновенная. И всё это - только
фортепиано. Если бы всегда были подробные пояснения к произведениям минималистов (сейчас
меня наши заклюют), многое не воспринималось бы как фон, к которому привыкаешь и
постепенно выходишь за его рамки. Технологический процесс наращивания понятен, но и
содержание важно. Здесь оно было просто необходимо, и Вы его добавили. Спасибо Вам
большое.
стороны себя-пианиста, звукорежиссура максимально подчёркивает сильные стороны композиции
и т. д.