сохраняю из комментов выше выложенной записи:
Л. ОБОРИН. Композитор-исполнитель (из книги `Л. Н. Оборин. Статьи. Воспоминания. К 70-летию со дня рождения` - М., Музыка, 1977.)
`В наши дни не часто можно встретить пианиста-исполнителя, который параллельно со своим основным делом всерьез увлекался бы сочинением музыки. С другой стороны, легко ли назвать композитора, который обладал бы одновременно солидной репутацией концертирующего артиста, пианиста-виртуоза? Тенденция к узкой специализации, ставшая ныне характерной для многих сфер человеческой деятельности, не обошла стороной и искусство, в частности - фортепианное искусство. Либо люди пишут музыку, либо интерпретируют ее - таково правило, и исключения из него, к сожалению, крайне редки. Возможно, в этом скрыты свои внутренние закономерности, и бесцельным было бы восставать против того, что именуют `веяниями века`. И все же... Честное слово, остается лишь пожалеть, что нынешнее поколение молодых пианистов, всецело поглощенное заботами о развитии и скрупулезной шлифовке своего виртуозного мастерства, утратило вкус и охоту к такому занятию, как созидание музыки. Из личного опыта знаю, как много это дает...
Помнится, когда я начинал обучаться фортепианной игре у Е. Ф. Гнесиной, она не питала особых иллюзий относительно моего артистического будущего. Не знаю, это ли обстоятельство стимулировало мою тягу к композиции или причины другого характера, но факт остается фактом: долгие часы проводил я в юности за клавиатурой инструмента, вдохновляясь собственными импровизациями, и, надо признаться, это были счастливейшие часы.
(продолжение)
`Почему я об этом заговорил? Будучи профессором кафедры специального фортепиано Московской консерватории, я регулярно слушаю нашу молодежь и у себя в классе, и на различных зачетах, экзаменах, академических вечерах и концертах. Как же часты встречи с учащимися, в игре которых всё добротно и крепко `сработано`: без единой `щербинки` чеканятся пассажи, без видимых усилий выходят технически трудные места. Увы, недостает, порой, лишь одного: того, что выходит за ограниченные рамки чисто пианистического ремесла... Мне обычно думается - попробовать бы этому молодому и, вероятно, не бесталанному виртуозу самому сочинять музыку. Не ВЫПОЛНЯТЬ (такому делу он как раз великолепно обучен), а именно СОЗДАВАТЬ. Как много нового для себя познал бы и открыл он в искусстве! Насколько обогатился бы его художественный интеллект и, в конечном счете, преобразилась игра!
По моему глубокому убеждению, композиция будит в исполнителе особые творческие силы. Во всяком случае в большой мере способствует их пробуждению. Здесь самое время вспомнить Листа, Рубинштейна, Рахманинова (этот перечень, конечно, можно было бы дополнить и другими, не менее громкими именами). Что и говорить - поистине гиганты в истории мирового пианизма! Но разве одними лишь исполнительскими дарованиями - пусть даже колоссальных масштабов! - обусловливалась огромная притягательная сила их искусства, тот необъяснимый артистический магнетизм, что был свойствен их игре? По-видимому - нет. Уверен, имело значение и то, что это были ИСПОЛНИТЕЛИ-КОМПОЗИТОРЫ.
(продолжение)
Мне нередко приходит на память один любопытный случай в моей жизни. Эпизод многолетней давности. Как-то в начале 30-х годов я был приглашен в гости к Алексею Максимовичу Горькому. Надо сказать, что Горький очень любил музыку и тонко ее чувствовал. Естественно, мне пришлось по просьбе хозяина сесть за инструмент. Играл я тогда много и, кажется, с большим подъемом. Алексей Максимович внимательно слушал, опустив подбородок на ладонь рук и не отрывая от меня пристального взгляда своих умных и добрых глаз. Неожиданно он спросил: `Скажите, Лев Николавевич, а что, вы сами не сочиняете ли музыку?` Нет, отвечаю, раньше увлекался, а сейчас просто недосуг - разъезды, концерты, ученики... `Жаль-жаль, - говорит Горький, - если уж природой заложен в вас дар композитора, его надо беречь - это же огромная ценность. Да и в исполнительстве, наверное, вам это очень бы помогло...`
Помнится, меня глубоко поразили эти слова. Ничего не скажешь - мудро! Он, человек столь далекий от профессии музыканта, так быстро и верно схватил самую сущность проблемы - ИСПОЛНИТЕЛЬ-КОМПОЗИТОР.`
(продолжение)
`Существует, однако, у этой проблемы и другая сторона. Она выглядит как бы в `зеркальном отражении`, а именно: `композитор-исполнитель`. Хочу сказать несколько слов о том, насколько важно для любого автора фортепианной музыки (а им, как говорится, несть числа) самому обладать возможно большим и разносторонним опытом игры на рояле, то есть быть исполнителем, и желательно - неплохим.
Пианистам всегда как-то особенно близки и симпатичны произведения, принадлежащие перу их `коллег`. Это и понятно: фактурные образования в таких произведениях обычно интересно продуманы, целесообразны и пластичны; пассажи, как правило, естественно `укладываются` под пальцы, то есть рациональны с точки зрения их технического воплощения. Короче, речь идет о том весьма специфическом качестве многих (но не всех!) фортепианных пьес, имя которому - `пианистичность`
Оборин - почему-то не оцененный пианист и вообще музыкант. легко найти его записи с Ойстрахом, там тоже все понятно. Опять-таки Лев Николаевич был в молодости интересным композитором, мне случалось смотреть его фортепианные опусы, впечатление было обнадеживающее, хотя автор еще и кажется зеленоватым. Да, несколько напомнило раннего Шостаковича, впрочем, не столь уж радикального. Видимо, успех на конкурсе лишил Оборитна возможности продолжать на поприще композиции. Приведу рассказ моего профессора, Веры Васильевны Горностаевой: `Лев Николаевич, как можете Вы столько всего делать, играть, преподавать, ансамбли и т.д.?` - `Ах, Верочка, секрет прост: я ВСЕ это делаю очень плохо`
musikus
(16.05.2020 14:04)
FylhtqFylhtq писал(а):
- Оборин - почему-то не оцененный пианист
- его записи с Ойстрахом
- Я думаю, все, кто достаточно тонко воспринимет музыку, не говоря уже о профессионалах, в должной мере и давно оценили Оборина-пианиста. Я неднократно слышал Л.Н. вживе. Он не совершал никаких виртуозных подвигов за роялем, но это всегда была одухотворенная игра настоящего представителя русской ф-ной школы.
- Помню как он играл с ДФО сонату Франка, партию ф-но в которой мало кто играл и играет так тонко (есть запись, технически плохая, но дающая возможность понять - ЧТО я имею виду). Всегда было впечатление, что еще только приближаясь к роялю, он уже был `в образе`. Однажды он странным образом начал играть 7-ю сонату ССП, фактически даже не успев сесть за рояль - только опускаясь еще на стул, он уже протянул руки к клавишам и начал. В другой раз, исполняя с ДФО ре минорую сонату Брамса, он - как бы не вынеся паузы между частями (так уж, наверное, шел отсчет его личного времени в этой сонате) - начал играть, так, что бедный Давид Федорович едва успел сунуть в карман платок, которым отирал лоб, и `подхватить` свою партию.
Л. ОБОРИН. Композитор-исполнитель (из книги `Л. Н. Оборин. Статьи. Воспоминания. К
70-летию со дня рождения` - М., Музыка, 1977.)
`В наши дни не часто можно встретить пианиста-исполнителя, который параллельно со своим
основным делом всерьез увлекался бы сочинением музыки. С другой стороны, легко ли назвать
композитора, который обладал бы одновременно солидной репутацией концертирующего артиста,
пианиста-виртуоза? Тенденция к узкой специализации, ставшая ныне характерной для многих
сфер человеческой деятельности, не обошла стороной и искусство, в частности - фортепианное
искусство. Либо люди пишут музыку, либо интерпретируют ее - таково правило, и исключения
из него, к сожалению, крайне редки. Возможно, в этом скрыты свои внутренние
закономерности, и бесцельным было бы восставать против того, что именуют `веяниями века`.
И все же... Честное слово, остается лишь пожалеть, что нынешнее поколение молодых
пианистов, всецело поглощенное заботами о развитии и скрупулезной шлифовке своего
виртуозного мастерства, утратило вкус и охоту к такому занятию, как созидание музыки. Из
личного опыта знаю, как много это дает...
Помнится, когда я начинал обучаться фортепианной игре у Е. Ф. Гнесиной, она не питала
особых иллюзий относительно моего артистического будущего. Не знаю, это ли обстоятельство
стимулировало мою тягу к композиции или причины другого характера, но факт остается
фактом: долгие часы проводил я в юности за клавиатурой инструмента, вдохновляясь
собственными импровизациями, и, надо признаться, это были счастливейшие часы.
(продолжение)
`Почему я об этом заговорил? Будучи профессором кафедры специального фортепиано
Московской консерватории, я регулярно слушаю нашу молодежь и у себя в классе, и на
различных зачетах, экзаменах, академических вечерах и концертах. Как же часты встречи с
учащимися, в игре которых всё добротно и крепко `сработано`: без единой `щербинки`
чеканятся пассажи, без видимых усилий выходят технически трудные места. Увы, недостает,
порой, лишь одного: того, что выходит за ограниченные рамки чисто пианистического
ремесла... Мне обычно думается - попробовать бы этому молодому и, вероятно, не
бесталанному виртуозу самому сочинять музыку. Не ВЫПОЛНЯТЬ (такому делу он как раз
великолепно обучен), а именно СОЗДАВАТЬ. Как много нового для себя познал бы и открыл он в
искусстве! Насколько обогатился бы его художественный интеллект и, в конечном счете,
преобразилась игра!
По моему глубокому убеждению, композиция будит в исполнителе особые творческие силы. Во
всяком случае в большой мере способствует их пробуждению. Здесь самое время вспомнить
Листа, Рубинштейна, Рахманинова (этот перечень, конечно, можно было бы дополнить и
другими, не менее громкими именами). Что и говорить - поистине гиганты в истории мирового
пианизма! Но разве одними лишь исполнительскими дарованиями - пусть даже колоссальных
масштабов! - обусловливалась огромная притягательная сила их искусства, тот необъяснимый
артистический магнетизм, что был свойствен их игре? По-видимому - нет. Уверен, имело
значение и то, что это были ИСПОЛНИТЕЛИ-КОМПОЗИТОРЫ.
(продолжение)
Мне нередко приходит на память один любопытный случай в моей жизни. Эпизод многолетней
давности. Как-то в начале 30-х годов я был приглашен в гости к Алексею Максимовичу
Горькому. Надо сказать, что Горький очень любил музыку и тонко ее чувствовал. Естественно,
мне пришлось по просьбе хозяина сесть за инструмент. Играл я тогда много и, кажется, с
большим подъемом. Алексей Максимович внимательно слушал, опустив подбородок на ладонь рук
и не отрывая от меня пристального взгляда своих умных и добрых глаз. Неожиданно он
спросил: `Скажите, Лев Николавевич, а что, вы сами не сочиняете ли музыку?` Нет, отвечаю,
раньше увлекался, а сейчас просто недосуг - разъезды, концерты, ученики... `Жаль-жаль, -
говорит Горький, - если уж природой заложен в вас дар композитора, его надо беречь - это
же огромная ценность. Да и в исполнительстве, наверное, вам это очень бы помогло...`
Помнится, меня глубоко поразили эти слова. Ничего не скажешь - мудро! Он, человек столь
далекий от профессии музыканта, так быстро и верно схватил самую сущность проблемы -
ИСПОЛНИТЕЛЬ-КОМПОЗИТОР.`
(продолжение)
`Существует, однако, у этой проблемы и другая сторона. Она выглядит как бы в `зеркальном
отражении`, а именно: `композитор-исполнитель`. Хочу сказать несколько слов о том,
насколько важно для любого автора фортепианной музыки (а им, как говорится, несть числа)
самому обладать возможно большим и разносторонним опытом игры на рояле, то есть быть
исполнителем, и желательно - неплохим.
Пианистам всегда как-то особенно близки и симпатичны произведения, принадлежащие перу их
`коллег`. Это и понятно: фактурные образования в таких произведениях обычно интересно
продуманы, целесообразны и пластичны; пассажи, как правило, естественно `укладываются` под
пальцы, то есть рациональны с точки зрения их технического воплощения. Короче, речь идет о
том весьма специфическом качестве многих (но не всех!) фортепианных пьес, имя которому -
`пианистичность`
---------------------------------------------------------------
Оборин - почему-то не оцененный пианист и вообще музыкант. легко найти его записи с
Ойстрахом, там тоже все понятно. Опять-таки Лев Николаевич был в молодости интересным
композитором, мне случалось смотреть его фортепианные опусы, впечатление было
обнадеживающее, хотя автор еще и кажется зеленоватым. Да, несколько напомнило раннего
Шостаковича, впрочем, не столь уж радикального. Видимо, успех на конкурсе лишил Оборитна
возможности продолжать на поприще композиции. Приведу рассказ моего профессора, Веры
Васильевны Горностаевой: `Лев Николаевич, как можете Вы столько всего делать, играть,
преподавать, ансамбли и т.д.?` - `Ах, Верочка, секрет прост: я ВСЕ это делаю очень плохо`
- его записи с Ойстрахом
музыку, не говоря уже о профессионалах, в должной мере и давно оценили Оборина-пианиста. Я
неднократно слышал Л.Н. вживе. Он не совершал никаких виртуозных подвигов за роялем, но
это всегда была одухотворенная игра настоящего представителя русской ф-ной школы.
- Помню как он играл с ДФО сонату Франка, партию ф-но в которой мало кто играл и
играет так тонко (есть запись, технически плохая, но дающая возможность понять - ЧТО я
имею виду). Всегда было впечатление, что еще только приближаясь к роялю, он уже был `в
образе`. Однажды он странным образом начал играть 7-ю сонату ССП, фактически даже не успев
сесть за рояль - только опускаясь еще на стул, он уже протянул руки к клавишам и начал. В
другой раз, исполняя с ДФО ре минорую сонату Брамса, он - как бы не вынеся паузы между
частями (так уж, наверное, шел отсчет его личного времени в этой сонате) - начал играть,
так, что бедный Давид Федорович едва успел сунуть в карман платок, которым отирал лоб, и
`подхватить` свою партию.