1. Recitativo: `Troppo, troppo rigore`
2. Aria (Affetuoso): `Son fedele, e, so nol credi`
3. Recitativo: `Se in te l`occhio rivolgo`
4. Aria (Andante - Ritornello): `Al tuo bel volto amante`
5....Читать дальше
|
Скачать ноты 
1. Recitativo: `Troppo, troppo rigore`
2. Aria (Affetuoso): `Son fedele, e, so nol credi` 3. Recitativo: `Se in te l`occhio rivolgo` 4. Aria (Andante - Ritornello): `Al tuo bel volto amante` 5. Recitativo: `Quanto meco sdegnata` 6. Aria (Spirituoso): `L`empio fato` Х Свернуть 
|
||
Цитировано по книге
Барбье Патрик. История кастратов / Пер. с фр. Е. Рабинович. -
В 1773 году Словарь Французской академии объяснял слово «кастрат» (саstrato) так:
«Мужчина, оскопленный таким способом, чтобы его голос был сходен с женским или детским.
Кастратов много в Италии».Из выделенного курсивом краткого добавления ясно, что во
Франции, как и в других странах, преимущественным местопребыванием евнухов-певцов
считалась Италия. Ангелы для одних и чудовища для других, кастраты на протяжении XVII и
XVIII веков являли собой совершенно беспрецедентный для Европы музыкальный, социальный и
культурный феномен: находясь под покровительством Церкви, они более всего были затребованы
ранней оперой, что и привело их сначала к небывалому успеху, а затем к исчезновению со
сцены на рассвете романтизма, когда их мир - мир иллюзорности, нарочитости, маскарадной
двуполости и вокальной амбивалентности - стал утрачивать свое прежнее значение.
Нет смысла повторять обвинения, часто высказывавшиеся в прошлом и против кастрации
вообще, и против тех, кто практиковал ее или ей подвергался. Можно ли судить о медицинской
процедуре, в течение двух с лишним веков влиявшей на всю западную музыку, с сегодняшних
позиций, весьма далеких от барочной эпохи и существенных для нее условий и правил?
Способен ли современный разум, испытавший известное воздействие идей XIX столетия,
постигнуть, почему именно эта эпоха решилась искать чистой и самодостаточной Красоты с
помощью увечья, наносящего столь заметный «убыток» индивидам, которым это увечье
наносилось? Да и как нам понять отношение к кастрации, раз ни один из великих кастратов не
поделился с нами своими подлинными чувствами? Считал ли он сам произведенную над ним
операцию личной трагедией? Не бывала ли эта операция порой оправдана призванием или
«природой», для которых традиционное различение мужского и женского оказывалось неважно?
Мы ведь знаем, что кастраты Карестини и Салимбени, например, просто хохотали, если кто-то
им сочувствовал, - но были эти двое правилом или исключением?
Для историка важно лишь одно - то, что на европейских оперных сценах кастраты выступали
и пользовались успехом на протяжении почти двухсот тридцати лет, а в Католической церкви и
того дольше. Разумеется, главными создателями и слушателями таких певцов были итальянцы, и
они же были главными поклонниками и почитателями этого необычного пения, так хорошо
удовлетворявшего присущую им страсть к нарочитости, любовь к празднику и жажду чувственных
удовольствий. Даже названиия для «кастратов» по-итальянски из всех самые уважительные:
если французы именовали их «евнухами», «калеками», «огрызками» и даже «каплунами»,
итальянцы предпочитали определения «musico» или «virtuoso», а евнухами называли только
юных кастратов, учившихся в консерваториях, и не придавали этому названию никакого
пренебрежительного значения. Еще распространеннее были определения «премьер» (primo uomo)
и «сопранист» - в отличие от певиц, которые были соответственно «примадоннами» (prima
donna) и «сопрано», - меж тем как термин «кастрат» (castrato) использовался в Италии
гораздо реже, чем в других странах.
В сегодняшнем знании о кастратах слишком много пробелов, и прежде всего тот, что нам
неведома поразительная красота их голосов - а ведь голоса величайших из них были
совершенно не похожи ни на что из слышанного нами! Так что пробел этот весьма прискорбный,
особенно если перечитать восторженные отзывы тех, кто эти голоса слышал. Нет у нас и
воспоминаний о виртуозах, которые, будь они написаны при жизни, поведали бы нам об их
происхождении и детских годах, и как их оперировали, и как они учились. Есть, правда,
архивные документы и рассказы современников, но все это слишком часто окрашено в
полемические цвета и основано наличных пристрастиях, что и понятно: связанные с кастратами
проблемы выходили за пределы собственно музыкальной дискуссии, превращаясь в социальные,
моральные и политические - особенно часто такое случалось вне Италии. Недостаток
информации можно объяснить и тем, что в XVII и XVIII веках кастраты были столь
неотъемлемой частью музыкальной жизни, что никто в них ничего необычного не видел: их
голоса были такими же «естественными», как и у всех прочих, а сами они вовсе не считались
цирковыми уродами, о которых стоило бы спорить. В результате никому попросту не приходило
в голову обсуждать кастратов отдельно - иначе, чем певиц, теноров, композиторов,
театральную режиссуру, театральную публику и вообще все, что может быть поводом для
удовольствия заявить собственное мнение.
Сегодняшнее оживление интереса к барочной музыке не только не привлекло внимания к
кастратам, но, напротив, в известном смысле еще дальше вытеснило их из реальности - и в
этом главная помеха для всякого, кто пытается возродить музыку Кавалли или Алессандро
Скарлатти, не имея певцов, для которых она сочинялась. В сегодняшнем музыкальном мире этот
совершенно очевидный изъян и различные способы компенсировать его другими голосами
послужил поводом для долгой и бесплодной полемики: использующиеся в ней аргументы
позабавили бы Грегорио Аллегри, уже в XVII веке предвидевшего гибель bel canto в барочном
значении этого словосочетания именно в случае исчезновения кастратов. Каков бы ни был итог
упомянутых дискуссий, сегодняшняя публика благодаря новой моде на барочную музыку способна
по крайней мере осознать, каким интеллектуальным потрясением было открытие этих «почти
обыкновенных» певцов, чьи удивительные голоса и удивительные личности оказали такое
влияние почти на три века развития театральной и церковной музыки.
Глава I
Кастрация
Должны ли мы калечить мужчин, чтобы придать им
совершенство, коего им не досталось при рождении?
Сара Гудар
Эту операцию мог сделать всякий - хоть ученый хирург, хоть деревенский цирюльник.
Сознавали ли эти люди, откладывая в сторону нож, что необратимо обрекают мужчину славе
либо позору? Понимали ли они, что дарят истории музыки одну из самых диковинных ее легенд
и в то же время ставят человечество лицом к лицу с моральной дилеммой, до сих пор не
нашедшей разрешения? Или все было проще, и для исполнителей имел значение лишь доход от их
практики - доход, в XVII веке умеренный, зато столетием позже взлетевший до прямо-таки
небывалых высот? Ощущали ли они себя преемниками, пусть скромными и смиренными,
многовековой традиции, сделавшей оскопление одной из самых древних медицинских операций в
мире? Все эти вопросы должны, к сожалению, остаться без ответа, потому что никто из
практиковавших кастрацию и соответственно опасавшихся полицейского и церковного
преследования не оставил нам свидетельства о своем к ней отношении.
С незапамятных времен...
В папской области или в Неаполитанском королевстве не придумали ничего нового, когда в
начале XVII разрешили медикам свободно практиковать кастрацию, а затем не делали никаких
попыток эту практику прекратить.
Различные источники, в их числе Библия, свидетельствуют, что процедура оскопления
восходит к глубокой древности и что так, судя по всему, самые разные племена и народы
поступали с военнопленными, дабы лишить их возможности иметь потомство; этот вид казни,
насколько известно, до сих пор существует у некоторых этнических групп в Эфиопии.
Возможно, кастрацию мальчиков первыми стали применять персы, хотя трудно сказать с полной
определенностью, какой из цивилизаций - индийской, китайской, а может быть, арабской -
принадлежит слава изобретения этой процедуры. Слова «кастрат» и «кастрация» вероятно имеют
индийское происхождение, будучи производными от санскритского sastram - «нож». Известно
также, что китайцы кастрировали детей, чтобы удовлетворить столь распространенное в этой
стране пристрастие к женственным юношам.
Самое древнее из библейских свидетельств содержится во Второзаконии (23, 1): «У кого
раздавлены ятра или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне». О
греках и римлянах мы знаем, что у них была широко распространена торговля привезенными из
Азии и Африки евнухами: каждый мог видеть, что кастрированные животные послушнее и легче
приручаются, а отсюда всего один шаг до использования на неприятных работах кастрированных
и потому более исполнительных рабов. Кастрация была принята и в некоторых языческих
культах, особенно в культе Кибелы, жрецами которой могли быть только скопцы. Что до
христиан, то Церковь с самого начала сурово осуждала скопчество, и не только у язычников,
но и у тех, кто слишком буквально понял евангельское «ибо есть скопцы, которые из чрева
матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые
сделали сами себя скопцами для Царства Небесного» (Мф 19, 12). Чистота и целомудрие,
которых требует от христианина апостол, очевидным образом не имеют ничего общего с
физическим оскоплением, и это объясняет, почему уже в первые века своего существования
Церковь прямо осуждала Оригена, например, или Леонтия Антиохийского, избравших для себя
физическое самооскопление. Все это не препятствовало присутствию евнухов в армии и
администрации Восточной Римской империи - достаточно вспомнить знаменитого византийского
полководца, евнуха Нарсеса.
Гораздо лучше известно о широком распространении кастрации в исламском мире, так как
именно евнухи - буквально: «блюстители ложа» - охраняли чистоту жен и наложниц султана.
Заведомо унизительное положение этих стражей гарема не мешало многим из них добиваться
весьма ответственных должностей: известно, в частности, что при дворе турецкого султана
состояла целая толпа евнухов, главным образом состоявшая при его гареме в Константинополе.
А сравнительно незадолго до падения этого города сами же византийцы впервые использовали
евнухов публично, для пения в церквах, - так пишет в своем «Комментарии на Номоканон»
Феодор Бальзамон, византийский канонист XII века. Ничего удивительного тут нет: отлично
известно, что византийский обряд, а стало быть, музыка и пение, испытали значительное
восточное влияние. Еще один сголь же хорошо известный и географически более близкий случай
- греческий кастрат Мануил, перебравшийся в Россию и основавший в Смоленске певческую
школу.
Вообще, хотя прямой связи с пением и танцем тут наверное нет, можно сказать, что в
Средние века в Европе кастрация в большей или в меньшей степени практиковалась
повсеместно. Кое-где оскопление было как пыткой для узников, кое-где - казнью для
преступников, особенно насильников. Врачи без колебаний (и совершенно ошибочно) применяли
кастрацию для лечения и предупреждения самых разных недугов - проказы, помешательства,
эпилепсии, подагры, водянки и, наконец, воспалительных процессов любой этиологии. Долгое
время кастрация считалась также лучшим способом излечения грыжи, и с наступлением золотого
века певцов-кастратов именно этим итальянские семьи чаще всего оправдывали проделанную
операцию. Во Франции кастрация тоже была делом обычным, хотя для музыкальных надобностей
не применялась: Королевское медицинское общество в.статистическом отчете за 1б7б год
сообщает, что только в диоцезе Сан-Папуль близ Каркассона из-за грыжи было кастрировано
более пятисот мальчиков.
Собственно говоря, связь кастрации с музыкой впервые возникла в Испании. В конце XI века
в мусульманских государствах Испании появились евнухи, которые затем постепенно благодаря
своим удивительным голосам стали все чаще привлекаться к католической литургии, так что к
XVI веку оказались на вершине успеха: из адресованной апостольскому нунцию в Испании буллы
Сикста Пятого (1545-1590) со всею очевидностью явствует, что кастраты давно допущены во
все главные церкви Пиринейского полуострова. Но были то настоящие кастраты или, как
нередко случалось, просто фальцеты, сопоставимые с лучше знакомыми нам теперь
контртенорами и работавшие в основном в верхнем регистре? На этот вопрос сегодня нет
точного ответа. Не все ясно и с группой испанских певчих в папской капелле в Риме, которым
с VI века было предоставлено исключительное право на партии сопрано. В ватиканских архивах
XVI века эти певчие не упоминаются, однако весьма вероятно, что некоторые из них - по
крайней мере, такие знаменитые, как Франческо Сото и Джакомо Спаньолетто - были не
фальцетами, а настоящими кастратами, особенно если принять во внимание, что Лорето
Виттори, первый великий кастрат XVII века, был учеником отца Сото. Одно несомненно:
поворот совершился в конце XVI века, когда кастраты стали петь в Риме, бывшем в ту пору
центром не только религиозного, но и музыкального мира.
Итак, впервые два итальянских кастрата были зачислены в хор папской капеллы в 1599 году:
в списках они значатся как евнух Пьетро-Паоло Фолиньяти и евнух Джироламо Розини из
Перуджи. При этом официально Розини был принят лишь в 1601 году, ибо первое его
выступление вызвало настоящий скандал: кем бы ни были испанские певчие, кастратами или
фальцетами, они начали шумно протестовать, не желая допускать новичка к месту, куда
столетиями допускались только испанцы. Под этим напором Розини поначалу отступил, но, к
счастью, папа Клемент Восьмой, слышавший его на приемных испытаниях, был до глубины души
тронут его голосом - и вот, хотя Розини успел уехать из Рима и постричься в монахи
капуцинского ордена, раздраженный испанскими интригами папа вернул его и разрешил от уже
принятого обета, «дабы мог он служить в папской капелле». Кто бы поверил, что долгая
история итальянских кастратов, начавшаяся на заре XVI века под фресками Сикстинской
капеллы, там же и завершится накануне Первой мировой войны?
А пока положение Розини и Фолиньяти в хоре сделалось наконец прочным, и Клемент Восьмой
понял, что после них невозможно будет слушать фальцеты, слишком часто резкие и натужные.
Поэтому в течение последующих нескольких лет он избавился от всех оставшихся фальцетов,
заменив их кастратами- сопранистами, хотя и впоследствии долгое время партии сопрано
иногда доверяли фальцетам. Следом за двумя упомянутыми итальянскими кастратами в
капеллу был принят француз с итальянизированным именем Джованни Гризандо, а затем - в
1б22 году один из величайших кастратов всех времен Лорето Виттори из Сполето, зачисленный.
Что до Церкви, она уже в начале XVII века занимала двусмысленную позицию, с одной стороны,
осуждая самое кастрацию, а с другой - привечая лучших кастратов в своем же главном
святилище.
«Кастрируем! Чисто и дешево»
Некоторые путешественники утверждали, будто им случалось видеть подобные вывески - но
насколько эти рассказы соответствуют действительности? Не являются ли они производным от
шуток и анекдотов, приобретших хождение в итальянским городах уже в XVII столетии? Можно
ли вообразить, чтобы в XVIII веке кто-то стал открыто рекламировать свою искушенность в
ремесле кастрации, зная, что за такую операцию над мальчиком его отлучат от Церкви?
Поверить трудно. Другое дело, что иные заведения и вправду специализировались на
кастрации, но на кастрации собак и кошек - и известно, что некоторые иностранцы,
замороченные всем ранее слышанным, ошибочно принимали эти заведения за места, где
кастрируют людей. Один из пугешсственников, Жан де ла Ланд, сам признается в такой своей
ошибке, и если Сильваньи заявляет, будто лично видел над римской цирюльней вывеску «Певчих
для капеллы его святейшества кастрируют здесь», доктор Берни настаивает, что всюду искал
такие вывески и нигде их не нашел.
Несмотря на эти частные разыскания, факт остается фактом: кастрация практиковалась
повсеместно - как официально, то есть в больницах некоторых больших городов и по более или
менее веским медицинским показаниям, так и подпольно, у всем хорошо известных, но оттого
не более почтенных деревенских лекарей. Ни для кого не секрет, что многие цирюльники не
ограничивали свою медицинскую деятельность удалением зубов и прочим подобным, но
занимались также орхидектомией (кастрацией), причем с помощью невероятно примитивных
инструментов - а гигиенические условия читатель пусть вообразит сам.
Главной проблемой в таких заведениях, равно как и в больницах, была анестезия. В лучшем
случае то было питье, куда подмешивался опиум, способный на довольно долгое время подавить
все реакции мальчика. Чаще, однако, считалось достаточным просто зажать сонные артерии,
чтобы ненадолго прервать кровообращение и тем вызвать у мальчика обморочное состояние;
затем его погружали в ванну с молоком, чтобы размягчить детородные органы, или в ванну с
ледяной водой, тоже обладающей обезболивающим эффектом и предотвращающей чрезмерное:
кровотечение. Точно такие же приемы вплоть до наполеоновских войн оставались самыми
употребительными и при ампутациях.
Сама кастрация была делом сразу и простым и сложным. Простой она была по самому своему
существу, ибо, как кратко суммирует в своем «Трактате о евнухах» Шарль д`Ансийон, «евнух
это человек, чьи детородные органы удалены», а сложной - по- тому что сделать ее было
трудно и вдобавок опасно, так как неудачная операция могла привести к кровотечению или к
инфекционному заболеванию, нередко с летальным исходом. Некоторые врачи считают, что
смертность в результате кастрации колебалась между 10 и 80%, в зависимости от условий и от
квалификации исполнителя: эта весьма правдоподобная статистика принимает во внимание не
только низкий уровень медицинских навыков той эпохи, но и заметное различие между
искусством знаменитых болонских хирургов, с одной стороны, и неграмотных коновалов в
каком-нибудь сельском захолустье - с другой.
Операция никогда не производилась до достижения мальчиком семилетнего возраста и редко
после двенадцати лет. Важно было сделать ее прежде, чем активизировалась гормональная
функция яичек, так что обычно мальчиков кастрировали между восемью и десятью годами. Сама
операция была очень быстрой. Начиналась она с рассечения паха и извлечения семенников -
затем хирург отсекал их, предварительно перевязав семяпровод. Это было совсем не похоже на
кастрацию гаремных евнухов, у которых удалялись и наружные половые органы, причем обычно
после полового созревания, так что детский звук голоса уже не сохранялся. В случае
певцов-кастратов для достижения запланированного результата главным было удаление обоих
яичек. Были кастраты, утверждавшие, будто операцию им сделали неправильно и что они
кастрированы не полностью, но подобные утверждения лишены смысла: либо кастрация завершена
и вместо голоса мужчины получился голос кастрата, либо она не завершена, то есть одно
яичко осталось или у мальчика есть третье, скрытое яичко - но тогда перенесший операцию
остался мужчиной и петь может разве что высоким тенором или фальцетом. По этой же причине
рассказанная Архенгольцем история кастрата Балани кажется вымышленной. Балани якобы
родился с пустой мошонкой, так что в детстве и в отрочестве считался «природным скопцом»,
в качестве такового получил музыкальное образование как «сопранист» и сделал блестящую
карьеру, но однажды, прямо на сцене, какие-то ноты потребовали дополнительного физического
напряжения, его якобы прежде скрытые яички заняли назначенное им место - и певец мгновенно
лишился голоса, а вместе с ним и карьеры. Не касаясь комической стороны этой истории,
ясно, что такой певец не мог быть настоящим кастратом: вероятно, он просто прикидывался
таковым, причем благодаря его красивому и очень высокому (словно избежавшему мутации)
голосу имитация получалась успешной.
Физиологическая перестройка
Помимо трансформации голоса, ради которой и предпринималась операция, с кастратами
происходило множество морфологических и психологических изменений, имевших решающее
влияние на их жизнь. Кое-что было общим для всех, как отсутствие адамова яблока и почти
полное отсутствие волосяного покрова на теле - всюду, кроме лобка, так как сохранившаяся
секреция надпочечников обеспечивала остаточные половые признаки, хотя, конечно, невозможно
вообразить кастрата усатым и бородатым. Другой общей всем кастратам особенностью был
относительно малый размер полового органа, который не получал полного развития, как то
бывает у обычных мужчин. Если операция совершалась в позднем возрасте, ее влияние в этом
смысле могло быть незначительным, но преждевременная кастрация, лет в семь или около того,
влияла на развитие весьма заметно.
В сущности, сексуальная жизнь большинства кастратов могла быть практически нормальной:
кастрация не препятствовала ни эрекции, ни семяизвержению, хотя выделявшаяся сперма не
содержала, конечно, сперматозоидов, - другое дело, что силой и регулярностыо этих актов
кастраты, разумеется, уступали мужчинам. Медицина и Церковь того времени в весь- ма
энергичных латинских выражениях признавали, что кастраты страдают бесплодием, но не
бессилием: и верно, связи (а то и браки) кастратов с женщинами не были бы столь
многочисленны, если бы - хотя бы и в век всеобщего распутства - дело ограничивалось
радостями совместного досуга. Впрочем, тут трудно делать какие-либо обобщения, и ясно, что
сексуальные аппетиты кастратов существенно варьировались, иногда возрастая до
прожорливости, а иногда умаляясь, можно сказать, до нуля, - зависело это главным образом
от операции, то есть от затронутых ею органов и от обстоятельств ее проведения, в
частности от возраста оперируемого.
Другие особенности не были общими для всех кастратов, и прежде всего это касается
«женственности», проявлявшейся у них в очень разной степени. Отсутствие тестостерона
приводило к гиперактивности женских гормонов, что могло иметь своим результатом развитие,
например, молочных желез; объем мышечной массы кастратов также был ближе к женскому; на
женские были похожи и жировые отложения на шее, на ляжках и ягодицах, да и сама склонность
к тучности, часто высмеиваемая современниками, хотя в действительности далеко не все
кастраты были тучными. Некоторых путешественников потрясала до глубины души ангельская
красота Ферри, Маттеуччи, Фаринелли, Рауццини или Маркези, но вот что записал во время
путешествия по Италии президент дижонского парламента Шарль де Бросс: «Едва ли не все
сопранисты становятся огромными и жирными, как каплуны: губы, зады, плечи, груди и шеи у
них круглые и пышные, словно у женщин. В обществе, бывает, просто поражаешься, когда
этакий колосс вдруг заговаривает тонким, почти детским, голоском».
Еще одной неожиданной, но часто наблюдавшейся особенностью кастратов был их огромный
рост, казавшийся особенно нелепым у актера, играющего. женские роли, будучи на голову выше
партнеров-мужчин: президента де Броса поверг в недоумение шестифутовый сопранист
Марьянини, певший партию, принцессы. Такое (хотя не всеобщее) отклонение имело причиной
избыток гормона роста из-за повышенной и не сбалансированной тестостероном функции
гипофиза. Голоса у кастратов потому и не ломались, что хрящи у них не костенели, как у
мужчин при возмужании, но из-за этих мягких хрящей у костей сохранялась способность
удлиняться.
Что до якобы характерного для кастратов долгожительства, нет оснований считать его, как
пытаются некоторые, результатом оскопления. Сама по себе операция не продлевала жизнь
певцов, и такая иллюзия возникает лишь потому, что иным из них удалось прожить долгую - по
меркам того времени - жизнь.
И наконец, в музыкальных трактатах XVIII и XIX веков встречается еще одно наблюдение, на
сей раз психологическое: по общему мнению, кастрация вызывала неврастению, порой
развивавшуюся в недуг, который в наше время назвали бы депрессивным психозом. Тут нужно
отметить, что клиника не подтверждает возможности подобных последствий операции, зато
достаточно очевидно, что к таким проявлениям легко могли приводить вторичные факторы,
обусловленные социальным положением кастрата. Хорошо известно, что артист, хотя бы и
обожаемый публикой, всегда одинок и что многие звезды театра и кино именно после самых
больших успехов испытывали глубокий душевный упадок - а ведь кастраты могли порой еще и
сожалеть, что их эмоциональный опыт слишком отличается от опыта всех прочих людей.
Вдобавок многие из них доживали жизнь в полном одиночестве, без детей, которые могли бы
утешить их в старческих горестях. В общем, у них хватало поводов для мрачного расположения
духа, которое чугь позже, в XIX веке стало совершенно безосновательно восприниматься как
ненависть к роду человеческому, панический страх смерти, деспотичность и эгоизм.
Развитие голоса
После кастрации голос мальчика не мутировал, то есть не становился октавой ниже, как у
других подростков, а оставался, так сказать, «высоким», полудетским - полуженским, и мог
быть затем поставлен в промежутке между альтом и сопрано. Иногда в течение жизни голос
менялся, превращаясь из сопрано в альт или наоборот: скажем, Пистокки и Николино приобрели
контральто соответственно в двадцать и двадцать семь лет, а Гваданьи, напротив, в сорок
пять из контральто перешел в сопрано.
Главными особенностями кастратов были форма и положение гортани. У мальчиков гортань
после мутации опускается, и даже у девочек при созревании в какой-то степени происходит то
же самое, что отражается на тембре голоса. У кастратов опущения гортани не происходит, то
есть связки у них не удаляются от резонирующей полости, что и придает их голосам столь
необычную чистоту и звонкость и способствует гармоничности звучания. По своей костной
структуре такая гортань больше похожа на женскую как по размеру, так и по отсутствию
создаваемой адамовым яблоком кривизны. Тембр тоже был женский, так что некоторые партии
сопранисты и певицы могли исполнять с равным успехом: например, партию Ринальдо у Генделя
одинаково исполняли и кастраты Николино и Бернакки, и певицы-сопрано Барбье и Вико. Но при
всем том гортань кастрата сохраняла положение, форму и пластичность детской гортани, и к
удвоенным преимуществам такой «гибридной глотки» добавлялась присущая только кастратам
замечательная сила голосовых связок, развивавшаяся благодаря усердным - от четырех до
шести часов ежедневно! - многолетним упражнениям.
И наконец, кастрация приводила к значительному развитию грудной клетки, приобретавшей
несколько округленные очертания и превращавшейся в мощный резонатор, что придавало голосу
многих кастратов силу, какой не было у фальцетов. Совершенно безосновательно, однако,
часто высказываемое предположение, будто кастраты по природе своей имели огромный объем
легких и, стало быть, чуть ли не неисчерпаемый «запас воздуха». Это предположение
подтверждалось редкостной способностью некоторых певцов (например, Фаринелли) делать при
пении долгие, почти в минуту, интервалы между вдохом и выдохом, но на самом деле этот
эффект обеспечивался лишь чрезвычайно упорной работой над техникой дыхания, что и
позволяло наиболее одаренным артистам достигать замечательных результатов.
В общем, голос кастрата отличался от обычного мужского голоса нежностью, гибкостью и
высотой, а от обычного женского - звонкостью, мягкостью и силой, и при этом благодаря
развитой мускулатуре, технике и экспрессии превосходил детский голос. В этом смысле
кастрат - сразу мужчина, женщина и ребенок - являл собою воплощенное и отфильтрованное
бесполостью триединство, и на современников, которые конечно же доброжелательнее
большинства сегодняшней публики относились к разного рода ухищрениям, голос его обычно
производил впечатление возвышенное и вместе с тем чувственное. А так как голос этот был
своеобразным мостом между мужским и женским голосами, его легко было определить как
«ангельский» или «небесный» - именно эти определения к нему обычно и применялись.
В народном сознании кастраты были похожи на ангелов буквально во всем - недаром в
неаполитанских консерваториях юных евнухов для бодрствования у детских гробов наряжали
ангелочками. Эта же тенденция наблюдалась и в формировании эстетических идеалов эпохи: в
качестве объектов любования и обожания кастраты - не за поведение, но единственно за
голос! - все более и более ассоциировались с сонмом поющих ангелов, постепенно превращаясь
в воплощение чистоты и невинности. Благодаря все тому же голосу, словно нарушающему земные
законы, в церкви кастраты создавали особую и небывалую связь между Богом, музыкой и
человечеством - кому не приходило на ум слово «ангельские» при звуках «Miserere» Аллегри,
написанного кастратом и для кастратов? И наконец, разве не кастраты сделались самым ярким
выражением барочного искусства, одной из главных символических фигур которого и в
скульптуре, и в живописи, и в музыке был именно ангел?
Глава 2
Происхождение и вербовка
Среди итальянских отцов находятся варвары,
жертвующие природой ради корысти и
подвергающие своих сыновей этой операции.
Жан Жак Руссо
Вплоть до XVI века кастрация в Италии совершалась редко и лишь по сугубо медицинским
показаниям, но уже в первой половине XVII века эта практика повсеместно приобрела самое
широкое распространение, достигнув своего пика в XVIII веке, когда по бесконтрольности
превратилась в некое подобие лесного пожара. Трудно кого-либо в этом винить: ведь никто не
требовал кастрации, но никто и не пропагандировал ее в качестве элемента какой-либо
доктрины. Вернее будет сказать, что то была мода, возникшая в папской капелле и постепенно
- через школы, где обучали певчих, - захватившая все итальянские церкви и соборы. Клемента
Восьмого, как мы видели, сопранисты очаровали сразу, так что он разрешил кастрацию, пусть
только - «ради славы Господней». Извинением туг служили слова из Послания апостола Павла:
«Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить» (1 Кор 14, 54) - излишне
пояснять, что отсюда вовсе не следует, будто церковным хорам, которым прежде вполне
хватало мужчин и мальчиков, непременно требуются евнухи!
Едва первых кастратов услышали сначала в Риме и затем в других больших городах, они
вызвали у публики такой восторг, что в Неаполитанском королевстве ответом на ажиотажный
спрос явилось дозволение всякому поселянину, имеющему не менее четырех сыновей,
кастрировать одного из них ради Церкви. Другим - пусть косвенным - поощрением кастрации
оказались эдикты Иннокентия Одиннадцатого и нескольких его преемников, воспрещавшие
допускать женщин на сцену в городах папской области. А так как из этого следовало, что
женские роли должны играть мужчины, все импрессарио скоро поняли, насколько удобнее - и в
вокальном и в сценическом отношении - поручать эти роли кастратам, а не фальцетам, как
было принято раньше, и тем более не мальчикам, слишком юным, чтобы правдиво передать столь
важные для барочной музыки affetti - сильные и страстные чувства.
И наконец, общее восхищение уже самыми первыми выдающимися кастратами (не говоря о
явившихся позднее Фаринелли и Кафарелли) было для отцов лишним поводом пожертвовать одним
из сыновей «ради его же блага». Какой отец остался бы равнодушен при виде восторженных
толп, буквально ломившихся в двери собора, где пел Лорето Виттори, один из первых
«священных чудовищ»? И какой отец не размечтался бы при чтении хвалебных строк, в которых
Анджелини Бонтемпи пылко превозносил кастрата Бальтазаре Ферри, утверждая, что тот «был
сокровищем гармонии и усладой королей», что голос у него «несравненный и ангельский», что
талант его - «совершеннейший из даров небесных», что он умел «устами своими смирять духов»
и что «смерть пришла за ним лишь потому, что, глухая, не могла внимать песням его»?
Даже с поправкой на поэтические преувеличения и стилистические излишества этой
(приведенной со значительными сокращениями) цитаты, невозможно не быть тронутым чувствами
автора, каждое слово которого согрето восторженным воспоминанием о покойном артисте.
Географическое и социальное происхождение
Понять поведение родителей нетрудно: они находились под впечатлением триумфа великих
кастратов, они были всецело под влиянием авторитета Церкви, они видели в кастрации способ
избавить сына от плебейского положения, а главное, от нищеты, в которой прозябала семья.
Кастрация должна была обеспечить мальчику отличную карьеру, богатство и почет. Наверняка
родители надеялись, что через несколько лет в случае успеха им тоже перепадут некие блага,
но эта приманка была заведомо ложной - взрослые кастраты всегда держались с родителями
недоверчиво и отчужденно, и это было вполне объяснимо: почти все они происходили из весьма
скромных семейств, руководствовавшихся не только мечтами о блестящих перспективах, но и
сознанием, что если отдать одного из сыновей в консерваторию, одним ртом будет меньше - и
в нищих деревнях на юге Италии второе было едва ли не важнее. Знатные семейства от таких
проблем были далеки и больше заботились, чтобы сын продолжил род либо занял высокое
положение в церковной иерархии.
Итак, почти все кастраты были низкого происхождения, и только Фаринелли родился в семье
апулийских дворян - пусть не слишком старинной и совсем небогатой, но все-таки его отец,
Сальваторе, умерший вскоре после кастрации Карло, был между 1706 и 1709 годами
губернатором Маратеи и Чистернино. Некоторые кастраты происходили из музыкальных семейств:
скажем, отец Пистокки был скрипачом в кафедральном соборе в Болонье, отец Маркези -
трубачом, отец Априле - нотариусом, но пел в церковном хоре. Своеобразный рекорд в истории
музыки поставила в XVII веке семья Мелани. У старшего Мелани, служившего звонарем в
кафедральном соборе в Пистойе, было семеро сыновей, и все сделали музыкальную карьеру:
первенец наследовал отцовское место, еще двое стали композиторами, а остальные четверо -
кастратами, а так как их кузены Доменико и Николо тоже были кастратами, в одном поколении
семьи Мелани насчитывалось сразу шесть кастратов! Удивительная статистика, однако она
правдиво отражает социомузыкальный контекст эпохи. Остальные виртуозы были из крестьянских
семей, и никакими сведениями об их ранних годах мы не располагаем.
Что до географии происхождения кастратов, она вовсе не ограничивалась ни Апулией, как
предполагалось раньше, ни даже югом. Подсчеты показывают, что из сорока великих кастратов
XVII и XVIII веков семнадцать, то есть 42%, были из папских областей: шестеро из Маргии,
двое из Лация, трое из Умбрии и трое из Эмили. Из оставшихся двадцати двух девять (22%)
были уроженцами Неаполитанского королевства, семеро (18%) из Тосканы* и еще семеро (тоже
18%) из Ломбардии**. Столь значительный перевес уроженцев папской области явно объясняется
тем, что именно там в XVII веке, поначалу в капеллах, возникла мода на кастратов. В
Неаполитанском королевстве Апулия произвела больше кастратов, чем Неаполь и Палермо,
причем Апулии принадлежит честь быть родиной не только знаменитого Априле, но и двух
величайших певцов XVIII века, Фаринелли и Кафарелли. А если бы в те времена существовала
«Книга рекордов», в ней наверняка значилась бы деревушка Арпино в Лации, так как там
родились кастраты Джицциелло, Филиппе Седоти, Джузеппе Седоти, Косса и Квадрини, а также
Анджелина Спердути, за свое пение получившая прозвище «Небесная». То, что у стольких
певцов была общая родина, наверняка объясняется (как и в других подобных случаях) наличием
в этой деревне способного и энергичного maestro di musica умевшего отбирать из своих
учеников или просто из знакомых детей тех, кто лучше всего подходил для музыкальной и, в
частности, вокальной карьеры.
Путь к кастрации
Почти все певцы оказывались кастрированы в результате одного и того же развития событий.
Сначала церковный регент или органист находил у мальчика нерядовые музыкальные способности
и - с согласия родителей - приступал к его обучению, зачастую весьма примитивному, если
только отец не брал издержки на себя. То был поворотный момент в жизни мальчика: если у
него обнаруживались примечательные вокальные данные, это обычно приводило к немедленной
ранней кастрации, так как музыка и карьера оказывались важнее любых моральных соображений.
Правда, в таком случае следовало заручиться согласием родителей, что иногда бывало чистой
формальностью, а иногда непреодолимым препятствием.
Типичным тому примером служит судьба юного Кафарелли. Гаэтано Маджорано (таково было его
настоящее имя) родился в крестьянской семье в Битонто, близ Барии. Его необычайное
влечение к музыке, и в частности к церковному пению, расходилось с намерениями отца, не
видевшего для сына иного будущего, кроме работы на земле. Гаэтано был замечен музыкантом
Кафаро, вскоре нашедшим у него многообе
кастрировать.
Цитировано по книге
Барбье Патрик. История кастратов / Пер. с фр. Е. Рабинович. -
Таких копипаст я тут давно не видал. Еще в прошлом году договаривались во избежание
длинных `портянок` давать ссылку на источник, Игорь. На форуме посты более 10 строк редко
кто читает полностью.
Тут ведь курилка, разговор, а не лекторий. :)
Хотя, за инфу спасибо. Копипастну себе в Ворд и прочту на досуге.
интересно-почитает.
стоййееееЕЕ! Я еще не дочитал.. Ну вот …дядя Юра! Вам бы только отрезать!:)))
Таких копипаст я тут давно не видал. Еще в прошлом году договаривались во избежание
длинных `портянок` давать ссылку на источник, Игорь.
будут ссылки с небольшими комментариями.
О прошлогодних договоренностях не знал(((
И вообще не предполагал, что это займет столько места.
читалось значительно быстрее и легче.
наткнулся на эту статью, тогда, когда заинтересовался тем, кто такие `естественные
(эндокринологические) кастраты`.
Данный исполнитель как раз и есть `естественный (эндокринологические) кастрат`.
http://classic-online.ru/ru/biography/11976
так же заинтересовали различия между сопранистами и контр-тенорами.
ссылки.
под наркозом.
искренней улыбкой на устах , которую сразу же стерли ..не учитывая то обстоятельство , что
Вы в какой то мере облегчаете поиск информации...Лично мне-- и искать ничего уже не нужно
дополнительно . Удобно и комфортно !!!
кантате !!!
Возможно ли не восхищаться хрустальной чистотой и волшебным очарованием этого
феноменального голоса ?
Лично я потеряла покой ...