Когда слушаешь эту запись, кажется совершенно непонятным, как мог Антон Рубинштейн считать 16-ю сонату самой слабой из всех, а Адажио – так даже недостойным великого Бетховена, данью моде на итальянцев. У Гилельса соната звучит потрясающе интересно, и Адажио приобретает под его пальцами удивительную серьезность и значительность. Постоянный, отчетливо-ровный, ненавязчиво подчеркиваемый ритм словно отмеряет мгновение за мгновением, создавая ощущение безвозвратно утекающего времени. Такое Адажио и другим частям сонаты придает новый масштаб. Если бы Антон Григорьевич услышал это исполнение, он, наверное, изменил бы свое мнение.
Osobnyak
(29.02.2016 22:58)
weina писал(а):
Когда слушаешь эту запись, кажется совершенно непонятным, как мог Антон Рубинштейн считать 16-ю сонату самой слабой из всех, а Адажио – так даже недостойным великого Бетховена, данью моде на итальянцев. У Гилельса соната звучит потрясающе интересно, и Адажио приобретает под его пальцами удивительную серьезность и значительность. Постоянный, отчетливо-ровный, ненавязчиво подчеркиваемый ритм словно отмеряет мгновение за мгновением, создавая ощущение безвозвратно утекающего времени. Такое Адажио и другим частям сонаты придает новый масштаб. Если бы Антон Григорьевич услышал это исполнение, он, наверное, изменил бы свое мнение.
16-ю сонату самой слабой из всех, а Адажио – так даже недостойным великого Бетховена,
данью моде на итальянцев. У Гилельса соната звучит потрясающе интересно, и Адажио
приобретает под его пальцами удивительную серьезность и значительность. Постоянный,
отчетливо-ровный, ненавязчиво подчеркиваемый ритм словно отмеряет мгновение за мгновением,
создавая ощущение безвозвратно утекающего времени. Такое Адажио и другим частям сонаты
придает новый масштаб. Если бы Антон Григорьевич услышал это исполнение, он, наверное,
изменил бы свое мнение.
непонятным, как мог Антон Рубинштейн считать 16-ю сонату самой слабой из всех, а Адажио –
так даже недостойным великого Бетховена, данью моде на итальянцев. У Гилельса соната
звучит потрясающе интересно, и Адажио приобретает под его пальцами удивительную
серьезность и значительность. Постоянный, отчетливо-ровный, ненавязчиво подчеркиваемый
ритм словно отмеряет мгновение за мгновением, создавая ощущение безвозвратно утекающего
времени. Такое Адажио и другим частям сонаты придает новый масштаб. Если бы Антон
Григорьевич услышал это исполнение, он, наверное, изменил бы свое мнение.
один из лучших.