01.Степь да степь кругом
02.Ах ты, ноченька (колыбельная)
03.Однозвучно гремит колокольчик (романс)
04.Окрасился месяц багрянцем
05.По улице мостовой (скерцино)
06.Меж крутых бережков...Читать дальше
|
Скачать ноты 
01.Степь да степь кругом
02.Ах ты, ноченька (колыбельная) 03.Однозвучно гремит колокольчик (романс) 04.Окрасился месяц багрянцем 05.По улице мостовой (скерцино) 06.Меж крутых бережков 07.Тонкая рябина (интермеццо) 08.Славное море - священный Байкал (гимн) 09.Мой костёр 10.Вдоль по Питерской 11.Вечерний звон 12.Слу-шай (тюремная песня) Ссылка на первую тетрадь цикла: http://classic-online.ru/ru/production/40285 Х Свернуть 
|
||
р.н.п.`
1. Степь да степь кругом. 2. Ах ты, ноченька (колыбельная). 3. Однозвучно гремит
колокольчик (романс). 4. Окрасился месяц багрянцем. 5. По улице мостовой (скерцино). 6.
Меж крутых бережков. 7. Тонкая рябина (интермеццо). 8. Славное море - священный Байкал
(гимн). 9. Мой костер. 10. Вдоль по Питерской. 11. Вечерний звон. 12. Слу-шай (тюремная
песня).
Записи в основном не очень получились, опять многое заторможенно и холодно.
и с ее саунной акустикой (там дерево, а я привык к мрамору 1-й студии ГДРЗ), звук не
дробится, отражаясь от стен, а матово глохнет. И рояль какой-то был тяжелый. Неудачная
запись, только отдельные моменты нравятся. Хотя именно я был инициатором, и всё равно
хорошо, что записали, осталась память о нашем поколении - теперь всё это уже другими ушами
слушается. Музыка, которая неслась из радиоточек.
В.В.Рябову и М.Г.Коллонтаю.
Правда, с записью что-то не в порядке: сначала записаны Вторая, потом Первая тетради.
Потом снова... Вторая + Первая.
В названии объявлена только Вторая.
замечательное, - большая благодарность В.В.Рябову и М.Г.Коллонтаю.
Правда, с записью что-то не в порядке: сначала записаны Вторая, потом Первая тетради.
Потом снова... Вторая + Первая.
В названии объявлена только Вторая.
очень странно. Я сам грузил в твердом уме и трезвой памяти... Что-то, может, архив
взглючнул?
твердом уме и трезвой памяти... Что-то, может, архив взглючнул?
загружаемая мной запись склеилась с записью `соседа` (человека, который загружал
одновременно со мной) Получился весьма забавный музыкальный монстр...
замечательное
выключил через минуту. Ну да мне и тогда не нравилось. Не органично. ТОлько отдельные
пьесы поудачнее, помнится, но я уже забыл, какие. Не надо браться не за свое дело, в
общем. Я бы переписал с удовольствием, попытался бы, вернее - рта не хватает, всего не
проглотишь. Точно так же воткнул проверить сонату Шопена свою, оказалось, что медленная
часть тошнотворная. Может, попробую переписать, пока не остыло совсем. Музыка у Володи
интересная, даже историческая, я бы сказал, но несколько вторичная, лучше послушать
`оригинал` - ор.74 Арзуманова. Кстати, оказалось, что у Валеры еще несколько аналогичных
тетрадей - он об этом молчал. Сейчас прислал ноты, надо мне порыться туда.
два раза исполняется первая и два раза вторая тетрадь. Наверное, надо или перезагрузить,
или стереть ту часть записи, которая продолжается после 31 минуты. Можно ли так, не
знаю.))
№1
СТЕПЬ ДА СТЕПЬ КРУГОМ
Степь да степь кругом,
Путь далек лежит.
В той степи глухой
Замерзал ямщик.
И, набравшись сил,
Чуя смертный час,
Он товарищу
Отдавал наказ:
«Ты, товарищ мой,
Не попомни зла,
Здесь, в степи глухой,
Схорони меня!
Ты лошадушек
Сведи к батюшке,
Передай поклон
Родной матушке.
А жене скажи
Слово прощальное,
Передай кольцо
Обручальное.
Про меня скажи,
Что в степи замерз,
А любовь ее
Я с собой унес!
А любовь ее
Я с собой унес!»
Музыка С. П. Садовского. Обычно в сборниках указывается `музыка народная`. Фольклорная
переработка стихотворения Ивана Сурикова `В степи` (1865, см. в конце страницы), которое,
в свою очередь, навеяно старинной ямщицкой песней `Cтепь Моздокская`.
ОРИГИНАЛЬНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
В степи
Иван Суриков
Кони мчат-несут,
Степь всё вдаль бежит;
Вьюга снежная
На степи гудит.
Снег да снег кругом;
Сердце грусть берет;
Про моздокскую
Степь ямщик поет…
Как простор степной
Широко-велик;
Как в степи глухой
Умирал ямщик;
Как в последний свой
Передсмертный час,
Он товарищу
Отдавал приказ:
«Вижу, смерть меня
Здесь, в степи, сразит, -
Не попомни, друг,
Злых моих обид.
Злых моих обид,
Да и глупостей,
Неразумных слов,
Прежней грубости.
Схорони меня
Здесь, в степи глухой;
Вороных коней
Отведи домой.
Отведи домой,
Сдай их батюшке;
Отнеси поклон
Старой матушке.
Молодой жене
Ты, скажи, друг мой,
Чтоб меня она
Не ждала домой…
Кстати ей еще
Не забудь сказать:
Тяжело вдовой
Мне ее кидать!
Передай словцо
Ей прощальное
И отдай кольцо
Обручальное.
Пусть по мне она
Не печалится;
С тем, кто по сердцу,
Обвенчается!»
Замолчал ямщик,
Слеза катится…
А в степи глухой
Вьюга плачется.
Голосит она,
В степи стон стоит,
Та же песня в ней
Ямщика звучит:
Как простор степной
Широко-велик;
Как в степи глухой
Умирал ямщик».
1865
`Стихи И. З. Сурикова`, 1865 г.
Русские песни и романсы / Вступ. статья и сост. В. Гусева. - М.: Худож. лит., 1989. -
(Классики и современники. Поэтич. б-ка).
Иван Захарович Суриков, родился 25 марта 1841 г. в деревне Новоселово Ярославской
губернии, в семье оброчного крестьянина, работавшего приказчиком в Москве. В начале 60-х
гг. познакомился с А. Н. Плещеевым, который помог ему опубликовать первое стихотворение,
после чего произведения поэта стали систематически печататься на страницах столичных газет
и журналов. В 1871 г. (?) издал первый сборник стихов. Вскоре вокруг него сложился кружок
поэтов-самоучек, произведения которых Суриков собрал и включил в сборник «Рассвет» (1872).
В середине 70-х гг. поэт заболел туберкулезом, ездил лечиться на кумыс, некоторое время
жил в Ялте. Умер 24 апреля 1880 г. в Москве. Поэтический кружок («Суриковский
литературно-музыкальный кружок», Москва) просуществовал до 1933 года.
№2
АХ ТЫ, НОЧЕНЬКА…
Ах ты, ноченька,
Ночка темная,
Ночка темная,
Да ночь осенняя.
С кем я ноченьку,
С кем осеннюю,
С кем тоскливую
Коротать буду?
Нет ни батюшки,
Нет ни матушки,
Только есть один
Мил-сердечный друг.
Только есть один
Мил-сердечный друг,
Да и тот со мной
Не в ладу живет.
№3
ОДНОЗВУЧНО ГРЕМИТ КОЛОКОЛЬЧИК
Музыка А. Гурилева (первичный вариант, об известной мелодии см. ниже)
Слова И. Макарова
Однозвучно гремит колокольчик,
И дорога пылится слегка,
И уныло по ровному полю
Разливается песнь ямщика.
Столько грусти в той песне унылой,
Столько грусти в напеве родном,
Что в душе моей хладной, остылой
Разгорелося сердце огнем.
И припомнил я ночи иные
И родные поля и леса,
И на очи, давно уж сухие,
Набежала, как искра, слеза.
Однозвучно гремит колокольчик,
И дорога пылится слегка.
И замолк мой ямщик, а дорога
Предо мной далека, далека…
Конец 1840-х или начало 1850-х годов
Другое заглавие романса Гурилева - `Колокольчик`, романс написан в 1853 году. Первая
строка часто в ред.: `Однозвучно звенит колокольчик`, а 4-я: `Заливается песнь ямщика`.
Иногда авторство Макарова дается как предположительное. Распространение получила также
мелодия К. Сидоровича - например, в репертуаре Надежды Плевицкой (1884-1941), запись на
пластинку - фирма `Зонофон`, Москва, 1909 г., 63849 (см.: Очи черные: Старинный русский
романс. – М.: Изд-во Эксмо, 2004, стр. 112), и Екатерины Юровской , запись на пластинку -
фирма `Музтрест`, 1932 г., 2452 (там же, стр. 273).
Александр Львович Гурилев (1803, Москва - 1858, Москва)
Иван П. Макаров (умер в 1854 г.)
В 1852 году нашли тело замерзшего во время долгого сибирского перегона ямщика. В сумке
его обнаружили рукописи стихов, имя автора - Ивана Макарова - при жизни не было известно.
Спустя год после их публикации А. Гурилев написал музыку к наиболее понравившемуся
стихотворению. Так родился романс `Однозвучно гремит колокольчик`.
А через три года другой русский композитор К. Сидорович переложил на музыку те же стихи;
его романсу суждена была долгая жизнь и всеобщее признание.
№4
Окрасился месяц багрянцем
(музыка песни: Яков Пригожий, слова народные)
Окрасился месяц багрянцем,
Где волны шумели у скал.
- Поедем, красотка, кататься,
Давно я тебя поджидал.
- Я еду с тобою охотно,
Я волны морские люблю.
Дай парусу полную волю,
Сама же я сяду к рулю.
- Ты правишь в открытое море,
Где с бурей не справиться нам.
В такую шальную погоду
Нельзя доверяться волнам.
- Нельзя? Почему ж, дорогой мой?
А в прошлой, минувшей судьбе,
Ты помнишь, изменник коварный,
Как я доверялась тебе?
И это сказавши, вонзила
В грудь ножик булатный ему.
Сама с обессиленным сердцем
Нырнула в морскую волну.
Окрасился месяц багрянцем,
Где волны шумели у скал.
- поедем, красотка, кататься,
Давно я тебя поджидал.
№5
По улице мостовой,
По широкой столбовой,
Шла девица за водой,
За холодной ключевой.
За ней парень молодой
Кричит: «Девица, постой!
Пойдем вместе за водой,
Веселей идти с тобой».
«Ах ты, парень, паренек,
Твой глупенький разумок!
Не кричи во весь народ:
Мой батюшка у ворот,
Зовёт меня в огород,
Чесноку, луку полоть,
Маку сеяного,
Луку зеленого.
Я во праву руку луку,
Во левую — чесноку,
Сама по цветики пойду,
По лазоревые.
Я по цветикам ходила,
По лазоревым гуляла,
По лазоревым гуляла,
Цвету алого искала.
Не нашла цвету алого,
Супротив слово милого.
Как мой миленький хорош,
Чернобров, душа, пригож!
Чернобров, душа, пригож,
Мил подарочек принёс,
Подарочек дорогой —
Перстенёчек золотой.
Мне не дорог твой подарок,
Дорога твоя любовь!
Не хочу перстня носить —
Стану так дружка любить!»
Великорусские народные песни». Изданы проф. А. И. Соболевским, т. I — VII, Спб.
1895—1902, IV, № 741, из песенника 1819 г.
№6
Меж крутых бережков
(слова: Матвей Ожегов)
Меж крутых бережков Волга-речка течет,
А на ней по волнам легка лодка плывёт.
В ней сидит молодец, шапка с кистью на нем,
Он, с веревкой в руках, волны резал веслом.
Он ко бережку плыл, лодку вмиг привязал,
Сам на берег взошел, соловьем просвистал.
А на береге том высок терем стоял.
В нем красотка жила, он её вызывал.
Одинокой, она растворила окно,
Приняла молодца по веревке умно.
Ночку всю пировал с ненаглядной душой,
Утром рано с зарей возвращался домой.
Муж красавицы был воевода лихой,
Молодца повстречал он в саду над рекой.
Долго бились они на крутом берегу,
Не хотел уступить воевода врагу.
Но последний удар их судьбу порешил
И конец их вражде навсегда положил…
Волга в волны свои молодца приняла,
По реке, по волнам шапка кистью плыла.
№7
Тонкая рябина
(слова: Иван Суриков)
«Что шумишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?»
А через дорогу
За рекой широкой
Так же одиноко
Дуб стоит высокий.
«Как бы мне, рябине,
К дубу перебраться?
Я б тогда не стала
Гнуться и качаться.
Тонкими ветвями
Я б к нему прижалась
И с его листами
День и ночь шепталась.
Но нельзя рябине
К дубу перебраться!
Знать, мне, сиротине,
Век одной качаться.»
№8
«Славное море — священный Байкал» — русская народная песня, в основу которой были
положены стихи сибирского поэта Дмитрия Павловича Давыдова.
История
В 1848 году смотритель Верхнеудинского уездного училища Дмитрий Павлович Давыдов написал
стихотворение «Думы беглеца на Байкале». Оно было посвящено беглецам с каторги. Сам автор
в интервью петербургской газете «Золотое руно» говорил:
Беглецы из заводов и поселений вообще известны под именем «прохожих»… Они с
необыкновенной смелостью преодолевают естественные препятствия в дороге. Они идут через
хребты гор, через болота, переплывают огромные реки на каком-нибудь обломке дерева, и были
случаи, что они рисковали переплыть Байкал в бочках, которые иногда находят на берегах
моря.
В середине 1850-х годов появились первые переложения этого стихотворения на музыку.
Сочинили музыку безвестные заключённые с Нерчинских рудников, поэтому песня считается
народной. Кроме того, в текст было внесено множество изменений: убраны неудачные куплеты и
рифмы, длинноты; она стала существенно короче.
Стихотворение
Думы беглеца на Байкале[1]
Славное море — привольный Байкал,
Славный корабль — омулёвая бочка.
Ну, баргузин, пошевеливай вал,
Плыть молодцу недалёчко!
Долго я звонкие цепи носил;
Худо мне было в норах Акатуя.
Старый товарищ бежать пособил;
Ожил я, волю почуя.
Шилка и Нерчинск не страшны теперь;
Горная стража меня не видала,
В дебрях не тронул прожорливый зверь,
Пуля стрелка — миновала.
Шел я и в ночь — и средь белого дня;
Близ городов я поглядывал зорко;
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.
Весело я на сосновом бревне
Вплавь чрез глубокие реки пускался;
Мелкие речки встречалися мне —
Вброд через них пробирался.
У моря струсил немного беглец:
Берег обширен, а нет ни корыта;
Шёл я коргой — и пришёл наконец
К бочке, дресвою замытой.
Нечего думать, — бог счастье послал:
В этой посудине бык не утонет;
Труса достанет и на судне вал,
Смелого в бочке не тронет.
Тесно в ней было бы жить омулям;
Рыбки, утешьтесь моими словами:
Раз побывать в Акатуе бы вам —
В бочку полезли бы сами!
Четверо суток верчусь на волне;
Парусом служит армяк дыроватый,
Добрая лодка попалася мне, —
Лишь на ходу мешковата.
Близко виднеются горы и лес,
Буду спокойно скрываться под тенью;
Можно и тут погулять бы, да бес
Тянет к родному селенью.
Славное море — привольный Байкал,
Славный корабль — омулёвая бочка…
Ну, баргузин, пошевеливай вал:
Плыть молодцу недалёчко! Песня
Славное море — священный Байкал[2]
Славное море — священный Байкал,
Славный корабль — омулёвая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалёчко.
Долго я тяжкие цепи носил,
Долго скитался в горах Акатуя,
Старый товарищ бежать подсобил,
Ожил я, волю почуя.
Шилка и Нерчинск не страшны теперь,
Горная стража меня не поймала,
В дебрях не тронул прожорливый зверь,
Пуля стрелка миновала.
Шёл я и в ночь и средь белого дня,
Вкруг городов озираяся зорко,
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.
Славное море — священный Байкал,
Славный мой парус — кафтан дыроватый,
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Слышатся грома раскаты.
№9
Мой костер в тумане светит
(слова: Яков Полонский – автор музыки неизвестен)
Мой костёр в тумане светит,
Искры гаснут на лету…
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту.
Ночь пройдёт, и спозаранок
В степь далеко, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой.
На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни!
Как концы её, с тобою
Мы сходились в эти дни.
Кто-то мне судьбу предскажет?
Кто-то завтра, сокол мой,
На груди моей развяжет
Узел, стянутый тобой?
Вспоминай, коли другая,
Друга милого любя,
Будет песни петь, играя
На коленях у тебя!
Мой костёр в тумане светит,
Искры гаснут на лету…
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту.
№10
ВДОЛЬ ПО ПИТЕРСКОЙ
Эх! Вдоль по Питерской,
По Тверской-Ямской,
Да ох, ой!
По Тверской-Ямской
Да с колокольчиком.
Э! Едет миленький
Сам на троечке.
Эх! И едет, лапушка,
Да во поддевочке.
Ох! И я в пиру же была,
Во беседушке,
Я пила, молода,
Сладку да водочку.
Ой! Сладку водочку,
Все наливочку,
Ой! Я пила, молода,
Да из полуведра.
Э… Ох! Ох! Ох!
Не лед трещит,
Не комар пищит,
Это кум до кумы
Судака тащит.
Эх! Эх! Эх! Эх!
Э-эй! Кумушка,
Ты голубушка,
Свари куму судака,
Чтобы юшка была.
Эй! Эй! Эй! Эй!
Эй, ой! Юшечка
И петрушечка,
А поцелуй ты меня,
Кума-душечка!
Ох! Ох! Ох! Ох!
Ну поцелуй! Ну поцелуй!
Кума-душечка!
Как по питерской
Как по питерской по дороженьке,
По тверской-ямской, по коломенской,
По тверской-ямской, по коломенской,
Едет мой милой, мил на троечке,
Едет мой милой, мил на троечке,
Мил на троечке с колокольчиком,
Мил на троечке с колокольчиком,
С колокольчиком, со бубенчиком.
Пишет мой милой ко мне грамотку,
Ко мне грамотку, весть нерадостну,
Ко мне грамотку, весть нерадостну,
Весть нерадостну не пером писал,
Не пером писал, не чернилою,
Пишет мой милой да горючьми слезьми,
Пишет мой милой да горючьми слезьми,
Горючьми слезьми молодецкими,
Горючьми слезьми молодецкими:
«Не сиди, Дуня, поздно вечером,
Поздно вечером под окошечком,
Ты не жги, не жги свечу сальную,
Свечу сальную — воска ярого;
Ты не жди, не жди дорога гостя,
Дорога гостя, дружка милого;
Я не гость пришел, не гоститися,
Я пришел к тебе доложитися:
Позволь, милая, мне жениться». —
«Ты женись, женись, разбессовестный,
Ты возьми, возьми у соседа дочь,
У соседа дочь, подружку мою». —
«Мне подружку взять — будешь гнев держать,
Уж мне взять ли взять самою тебя,
Самою тебя, красну девицу».
Мельгунов, «Русские песни, с голоса народа записанные», М. 1879 г.
Вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской,
По Тверской-Ямской да с колокольчиком,
Едет миленький сам на троечке,
Едет лапушка по проселочкам.
Во пиру я была, во беседушке,
Я не мед пила — сладку водочку.
Сладку водочку да наливочку
Я пила, молода, из полуведра.
Эх, лед трещит, не комар пищит,
Это кум до кумы судака тащит.
Ой, кумушка, ты, голубушка,
Свари, кума, судака, чтобы ушка была.
Ай, ушечка да с петрушечкой,
Поцелуй ты меня, кума-душечка.
№11
ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН
Слова Ивана Козлова
Т. С. Вдмрв-ой
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом.
И как я, с ним навек простясь
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет.
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!
1827
«Северные цветы», 1828 г.
Перевод стихотворения `Those evening bells` (`Вечерний звон`) ирландского англоязычного
поэта Томаса Мура (1779-1852). Козлов посвятил стихотворение Т. С. Вейдемейер - другу
семьи.
На это стихотворение существуют романсы Александра Алябьева (1828), Варвары Сабуровой
(1834), Иосифа Геништы (1839), А. А. Рахманинова (1840), П. М. Воротникова (вокальный
квартет, 1873), Александра Гречанинова (1898), В. А. Золотарева (смешанный хор без
сопровождения, 1905) и других композиторов. В середине ХХ века большую популярность
приобрела хоровая обработка А. В. Свешникова, использованная в фильме «Калина красная»
Василия Шукшина. Наиболее известная мелодия песни - непонятного происхождения и в
песенниках фигурирует как народная. Хотя в литературе и высказывается мнение, что она
восходит к романсу Алябьева (см.: Антология русской песни / Сост., предисл. и коммент.
Виктора Калугина. М.: Эксмо, 2005), но на слух не имеет с алябьевской ничего общего.
Иван Иванович Козлов. Родился 11 апреля 1779 г. в Москве в знатной дворянской семье. С
1795 по 1798 служил в гвардии, затем вышел в отставку и поступил на гражданскую службу. В
1816 получил паралич ног, в 1821 ослеп. В этом же году начал писать и переводить стихи.
Жил литературным трудом. Умер 30 января 1840 г. в Петербурге.
№12
Как дело измены, как совесть тирана, осенняя ночка черна. Темней этой ночи встает из
тумана видением мрачным тюрьма...`
Гольц-Миллер-поэт-революционер, участник революционных кружков 60-х г.г. 19-го в. Песня
была очень популярна в революционных кругах в конце 19-го, начале 20-го в.в.
Слова: И.И. Гольц-Миллер 1890г.
ГОЛЬЦ-МИЛЛЕР, Иван Иванович [27.XI(9.XII).1842, Иоганнишкери Поневежского у. Ковенской
губ.-- 5(17).VIII.1871, Орел] -- поэт. Революционный демократ. Жизнь Г.-М. была короткой и
драматичной. Его отец был внебрачным сыном гр. Н. А. Толстого -- деда Л. Н. Толстого и
незамужней Е. Я. Перфильевой, из старинной дворянской фамилии (умерла вскоре после
рождения сына). Он воспитывался
сначала в Москве в семье повивальной бабки Гольц-Миллер и ее мужа, отставного поручика
прусской службы, а после их смерти -- как `облагодетельствованный сирота` -- в имении
богатого помещика Бехтеева во Владимирской губ. Там он видел дочь и внуков А. В. Суворова,
слушал рассказы о М. М. Сперанском (родное село которого находилось неподалеку),
встречался с поэтом М. В. Милоновым (о котором впоследствии написал воспоминания). Начав
самостоятельную жизнь, без малого пять десятилетий служил в военной и статской службе,
участвовал в польской кампании 1831 г., но так и не смог достигнуть сколько-нибудь
солидного положения в обществе. В 60 гг. занимал скромную должность секретаря Минского
губернского акцизного управления, имея чин коллежского асессора (см.: Корнеев А. В.
`Произведен был в немцы`. О происхождении И. И. Гольц-Миллера // Русская литература.--
1985.-- No 1).
Г.-М. с отличием окончил минскую гимназию (1860), учился на юридическом факультете
Московского университета. Вместе с другими студентами принимал участие в печатании и
распространении запрещенных произведений А. И. Герцена, Н. П. Огарева, Т. Г. Шевченко.
Будучи арестован в августе 1861 г. по доносу предателя Вс. Д. Костомарова, Г.-М.
мужественно держался на допросах, отвергая предъявленные обвинения. Находясь под
следствием, он вместе с арестованными товарищами сочинял революционную прокламацию
`Молодая Россия`, призывавшую к свержению самодержавия и установлению демократической
республики. Высоко оцененная позднее К. Марксом и Ф. Энгельсом, прокламация вызвала
переполох в `высших сферах`, однако ее авторы не были установлены. Участие Г.-М. в издании
нелегальной литературы следствию доказать не удалось, и он был приговорен к заключению за
ее распространение. Отбывая наказание, l поэт принял деятельное участие в разоблачении
провокатора Костомарова по фабрикуемому в это время жандармами `делу` Н. Г. Чернышевского.
Из-за тюремной решетки Г.-М. и его товарищи послали Н. А. Некрасову письмо, в котором
рассказали о готовящейся провокации и роли в ней Костомарова. Первым из подписавших его
был Г.-М. Стремясь избавиться от защитников Чернышевского, власти поспешили разобщить их и
выслать из Москвы. Г.-М. был выслан под конвоем в заштатный городок Карсун Симбирской
губ., где безвыездно провел два года под надзором полиции.
В 1865 г. благодаря хлопотам отца Г.-М. было разрешено продолжать образование в одном
из провинциальных университетов. Он избрал Одессу. Здесь он участвовал в создании
революционной организации. На встрече нового, 1867 года он произнес горячую речь,
призывавщей к свержению самодержавия, за что был выслан из Одессы. Отъезд Г.-М. совпал со
Смертью младшего брата, помощника по создании` революционной организации, и одесские
студенты одновременно хоронили младшего брата и провожали старшего.
Поэт-революционер представлял немалую опасность для властей, о чем свидетельствует
переписка высших сановников министерства внутренних дел и III отделения, под чьим двойным
надзором он находился. Летом 1869 г. Г.-М. вновь приехал в Одессу, где проходили это время
студенческие волнения. Опасаясь (его влияния на молодежь, новороссийский
(Генерал-губернатор П. А. Коцебу (сын Августа Коцебу) добился высылки Г.-М. из Одессы и
запрещения жительства и в других университетских городах.
Последние два года жизни Г.-М. прошли в Орле и Курске. Они были отравлены
непрестанными гонениями властей. М. Н. Лонгинов, бывший тогда орловским губернатором,
категорически отказал Г.-М. в поступлении на службу. Г.-М. занялся адвокатурой, и
выступления в суде принесли ему известность, но не дали средств к существованию, т. к. он
защищал бедняков. Тяжелые условия жизни и оторванность от товарищей по революционному
движению способствовали попытке самоубийства в августе 1870 г. Весть о ней всколыхнула
провинциальную тишь, и Лонгинов просит министра внутренних дел об удалении из губернии
`возмутителя спокойствия`. Г.-М. переезжает в Курск, но нелегально бывает в Орле, где у
него остались друзья. Незадолго до смерти он думал о политической эмиграции, мечтая
погибнуть со знаменем на баррикадах.
Г.-М. умер в расцвете творческих сил. Ненадолго до смерти он начал готовить сборник
своих стихотворений, эпиграфом к которому избрал строки Н. А. Некрасова: `Если долго
сдержанные муки, / Накипев, под сердце подойдут, / Я пишу...` Некрасов ценил талант Г.-М.,
печатавшегося преимущественно в его журналах `Современник` (1864--1865) и `Отечественные
записки` (1868--1871), вел с ним переписку (не сохранилась). По всей вероятности, Некрасов
был инициатором издания сборника, работу над которым прервала смерть Г.-М. Позднее
Некрасов пытался издать его стихотворения, но этому препятствовали цензурные
обстоятельства.
Гражданская лирика Г.-М. отражает настроения передовой молодежи: радость ожидания
Революции, готовность участвовать в ней (`Отцам`, `Другу`, `В грозу`); тревогу и горечь
несбывшихся надежд, когда революционный взрыв не произошел (`Мертвая тишь`, `Когда же?`);
стремление продолжать дальнейшую борьбу (`Дай руку мне, любовь моя...`, `Мой дом`). В
программном стихотворении `Отцам` (Русское слово.-- 1863.-- No 6), написанном вскоре после
выхода романа И. С. Тургенева `Отцы и дети` и статей Д. И. Писарева о романе
(стихотворение было напечатано в том же журнале, где и статьи Писарева), Г.-М. от имени
революционной молодежи бросает вызов правящему классу -- дворянству: `Мы ли, вы ли в бою
победите, / Мы -- враги, и в погибели час / Вы от нас состраданья не ждите, / Мы не примем
пощады от вас!` Пламенные стихи Г.-М. подобны революционным воззваниям, порой его строки
дословно совпадают с текстом прокламации `Молодая Россия` (`В грозу`,`Мертвая тишь`,
`Грусть щемит мне сердце`). Стихотворение `Слушай!` (`Как дело измены, как совесть
тирана...`, 1863), рисующее побег из тюрьмы узника, который во имя `воли святой` предпочел
смерть заточению, положенное на музыку П. П. Сокальским, стало известной революционной
песней. Горькой любви революционного демократа к порабощенной отчизне посвящено
стихотворение `К родине` (1867). Кредо героя времени четко и лаконично определено в
стихотворении `XIX век` (1868): `Верую в разум, надеюсь на силу науки, / И человека,
откуда б он ни был, люблю`.
Как и другие революционные демократы, Г.-М. горячо сочувствует освободительной борьбе
народов других стран -- западных славян (`С верой за дело!`, 1867), греческого населения
острова Крит (`Критянка в Морее`, 1868). Он ненавидел захватнические войны, уносящие
тысячи жизней (`Перед битвой`, `Что нового?`; при жизни не публиковались).
С гражданской поэзией перекликается любовная лирика, в которой преобладают два мотива.
Лирический герой Г.-М. вынужден жертвовать личным счастьем во имя революционной борьбы
(`Прощание`, `9 мая 1870 года`; при жизни не печатались). Вместе с тем любимая женщина --
верная спутница и единомышленница героя в борьбе (`Дай руку мне, любовь моя!`, 1870).
Творчество Г.-М. органически завершает стихотворение `Мой дом`, увидевшее свет вместе
с некрологом поэту (Вестник Европы.-- 1871.-- No11). Оно посвящено `наставникам-друзьям`
поэта -- книгам, составляющим его небольшую библиотеку: `Вы дали мне, чего другой / Никто
не в силах дать: / Дар насмехаться над бедой / И мужество -- страдать!`
Поэтическое наследие Г.-М. невелико по объему. Оно составляет немногим более 80
стихотворений. Из них меньше половины было напечатано при жизни поэта. Г.-М. был также
талантливым переводчиком с французского, английского, немецкого и польского языков. Он
перевел стихи О. Барбье, Дж. Г. Байрона, Н. Ленау, А. Мицкевича и др. близких ему по духу
поэтов. Только в наше время поэтическое наследие Г.-М. было издано полностью.
Соч.: Стихотворения // Поэт-революционер И. И. Гольц-Миллер / Сост. Б. Козьмин и Г.
Лелевич.-- М., 1930; Неизданные стихотворения / Предисл. и примеч. И. Г. Ямпольского //
Литературное наследство.-- 1936.-- Т. 25--26; Стихотворения / Поэты 1860-х годов.-- Л.,
1968.-- С. 287--310; Неопубликованные стихи И. И. Гольц-Миллера / Предисл. и примеч. А. В.
Корнеева // Русская литература.-- 1980.-- No 2.
Лит.: Гаврилов Н. Забытый революционный поэт (И. И. Гольц-Миллер) // Каторга и
ссылка.-- 1929.-- No 12; Лелевич Г. Я. Поэзия революционных разночинцев 60--80-х годов XIX
века.-- М.; Л., 1931; Еголин А. М. Поэты-демократы 60--80-х годов XIX века.-- М., 1960;
Корнеев А. В. Поэт революции И. И. Гольц-Миллер // Известия Академии наук СССР.-- Серия
литературы и языка.-- 1978.- Т. 37.- No 6.
`СЛУ-ШАЙ!`
Как дело измены, как совесть тирана,
Осенняя ночка черна...
Черней этой ночи встает из тумана
Видением мрачным тюрьма.
Кругом часовые шагают лениво;
В ночной тишине то и знай.
Как стон, раздается протяжно, тоскливо:
- Слу-шай!..
Хоть плотны высокие стены ограды,
Железные крепки замки,
Хоть зорки и ночью тюремщиков взгляды
И всюду сверкают штыки,
Хоть тихо внутри, но тюрьма не кладбище,
И ты, часовой, не плошай:
Не верь тишине, берегися, дружище, -
- Слу-шай!..
Вот узник вверху за решеткой железной
Стоит, прислонившись к окну,
И взор устремил он в глубь ночи беззвездной,
Весь словно впился в тишину.
Ни звука!.. Порой лишь собака зальется
Да крикнет сова невзначай,
Да мерно внизу под окном раздается:
- Слу-шай!..
`Не дни и не месяцы - долгие годы
В тюрьме осужден я страдать,
А бедное сердце так жаждет свободы, -
Нет, дольше не в силах я ждать!..
Здесь штык или пуля - там воля святая.
Эх, черная ночь, выручай!
Будь узнику ты хоть защитой, родная!..`
- Слу-шай!..
Чу!.. шелест... Вот кто-то упал... приподнялся..
И два раза щелкнул курок...
`Кто идет?..` Тень мелькнула - и выстрел раздался,
И ожил мгновенно острог.
Огни замелькали, забегали люди...
`Прощай, жизнь, свобода, прощай!` -
Прорвалося стоном из раненой груди...
- Слу-шай!..
И снова всё тихо... На небе несмело
Луна показалась на миг.
И, словно сквозь слезы, из туч поглядела
И скрыла заплаканный лик.
Внизу ж часовые шагают лениво;
В ночной тишине то и знай,
Как стон, раздается протяжно, тоскливо:
- Слу-шай!..
Вторая половина 1863