Я прислушиваюсь и слышу голос застывшего в падении мира, под неподвижным бледным небом, излучающим достаточно света, чтобы видеть, чтобы увидеть, - оно застыло тоже. И я слышу, как голос шепчет, что все гибнет, что все рушится, придавленное огромной тяжестью, но откуда тяжесть в моих руинах, и гибнет земля - не выдержать ей бремени, и гибнет придавленный свет, гибнет до самого конца, а конец все не наступает. Да и как может наступить конец моим пустыням, которые не озарял истинный свет, в которых предметы не стоят вертикально, где нет прочного фундамента, где все безжизненно наклонено и вечно рушится, вечно крошится, под небом, не помнящим утра, не надеющимся на ночь. И эти предметы, что это за предметы, откуда они взялись, из чего сделаны? И голос говорит, что здесь ничто не движется, никогда не двигалось, никогда не сдвинется, кроме меня, а я тоже недвижим, когда оказываюсь в руинах, но вижу и видим. Да, мир кончается, несмотря на видимость, это его конец вдохнул в него жизнь, он начался с конца, неужели не ясно? Я тоже кончаюсь, когда я там, в руинах, глаза мои закрываются, страдания прекращаются, и я отхожу, я загибаюсь - живой так не может. И если слушать этот далекий шепот, давно умолкший, но все еще слышимый, обо всем можно узнать больше. Но я не буду слушать пока этот шепот, ибо я не люблю его, боюсь. Но только звучит он не как другие звуки, которые проникают в тебя, когда этого хочешь, и ты их можешь заглушить, уйдя от них или заткнув уши, нет, звук тот начинает шуршать в самой голове, а ты не знаешь, как и почему. Ты слышишь его головой, не ушами, и не остановить его, он замирает сам, когда того пожелает.
небом, излучающим достаточно света, чтобы видеть, чтобы увидеть, - оно застыло тоже. И
я слышу, как голос шепчет, что все гибнет, что все рушится, придавленное огромной
тяжестью, но откуда тяжесть в моих руинах, и гибнет земля - не выдержать ей бремени, и
гибнет придавленный свет, гибнет до самого конца, а конец все не наступает. Да и как
может наступить конец моим пустыням, которые не озарял истинный свет, в которых предметы
не стоят вертикально, где нет прочного фундамента, где все безжизненно наклонено и
вечно рушится, вечно крошится, под небом, не помнящим утра, не надеющимся на ночь.
И эти предметы, что это за предметы, откуда они взялись, из чего сделаны? И голос
говорит, что здесь ничто не движется, никогда не двигалось, никогда не сдвинется, кроме
меня, а я тоже недвижим, когда оказываюсь в руинах, но вижу и видим. Да, мир
кончается, несмотря на видимость, это его конец вдохнул в него жизнь, он начался с
конца, неужели не ясно? Я тоже кончаюсь, когда я там, в руинах, глаза мои закрываются,
страдания прекращаются, и я отхожу, я загибаюсь - живой так не может. И если слушать
этот далекий шепот, давно умолкший, но все еще слышимый, обо всем можно узнать
больше. Но я не буду слушать пока этот шепот, ибо я не люблю его, боюсь. Но только
звучит он не как другие звуки, которые проникают в тебя, когда этого хочешь, и ты их
можешь заглушить, уйдя от них или заткнув уши, нет, звук тот начинает шуршать в самой
голове, а ты не знаешь, как и почему. Ты слышишь его головой, не ушами, и не остановить
его, он замирает сам, когда того пожелает.
С. Беккетт. Моллой (Samuel Beckett. Molloy)