Вот тут всё: http://kollontay.org/fd/works/op42/score/ . К сожалению, клавир некрасиво выглядит, но заново набирать нереально. Итак: клавир - уртекст автора, оркестровка моя (пересмотренная заново с 1987 года в 2012-м). Голоса относятся, понятно, к теперешней версии оркестра. Изменения небольшие, но сплошные практически, поскольку немного изменён инструментальный состав. Партитуру (соответственно, и голоса) набирал не я, а, с моей рукописной правки в старой редакции, другой человек, проверять тоже не было возможности. Но всё `играное`, надеюсь, поисправляли если чего ошиблено было.
Ирина моя вынесла из спектакля впечатление, что именно так и надо, что в основе чисто камерный спектакль, что с огромным увлечением всё артистами делается, что музыка вызывала большой прилив энтузиазма и т.д.
Вот какая мысль. Она - о складчине. И, конечно, на 95% нереальная.
Есть уже ушедшие композиторы, об `озвучке` сочинений которых заботиться некому. Никто из нас в отдельности тут ничего сделать не сможет. А вот если организовать общий котел на такие расходы?
Говорю о симфонических партитурах. Организовать камерных исполнителей - знаю по опыту, задача гораздо более сложная. И если получится белиберда в смысле качества, не с кого спросить будет. А оркестр могу найти, цена мне известна. Если найдется бесплатный дирижер - замечательно. Если не найдется, будем искать среди нас, я в крайнем случае тоже могу что-то, хоть и не на уровне.
Запись симфонии Чаргейшвили, скажем, только одна, с концерта, и вопрос, насколько она корректна. Помню, что на премьере там поднаваляли, но надо проверить с нотами. Из того, что знаю, сразу в голову приходит Владимир Энке (Концерт для оркестра), Эдуард Лазарев (скажем, 20-минутный примерно балет `Спящий рыцарь`), блестящая партитура Михаила Чулаки, которую, мне когда-то дал Сереже Жуков и которую я не смог продвинуть в своё время. Д атту у каждого будет заветное. Питерцы, сибирцы и другие, пожалуйста, тоже высказывайтесь, если хотите, я-то говорю о московских композиторах, которые в голову к тому же пришли, там много чего, конечно, в закромах.
Если мы найдем вдруг общий язык по поводу того, что бы записать, дальше можно обсуждать технические детали, как подешевле расписать голоса, если их нет. И надло прикинуть, наскребём ли искомую сумму. А может, у кого жертвователь найдётся?
Несколько дней назад тут задался вопрос о византийском церковном пении. Я запросил мою жену, она прислала текст, который помещаю тут. Ирина Лозовая, профессор Московской консерватории, руководитель там Научного центра по изучению древнерусской церковной музыки им.протоиерея Димитрия Разумовского.
++++++++++++++
Относительно вопроса о византийском пении могу сказать в нескольких словах следующее. Современные носители византийской традиции полагают, что именно так пели всегда, хотя византийская нотация и связанная с ней знаменная опровергают эту точку зрения. Западноевропейская византинистика долгое время настаивала на адекватности расшифровок, изданных в серии ММВ. Сейчас этот взгляд несколько, хотя и не принципиально изменился, поскольку стало больше известно. Окончательных точек зрения нет - обычно их хотят видеть дилетанты, которые с удовольствием смеются над долгими исследованиями певческих рукописей (сами-то этим никогда не занимались!), удовлетворяя тем свою собственную несостоятельность.
Я могу коротко изложить собственную точку зрения, совсем не считая ее окончательной, потому что понимаю, с какой сложной материей мы имеем дело.
Современные исследовательские расшифровки таковыми не являются. Это более или менее условные реконструкции того, что звучало реально. Мелодический контур в них в целом, но не в частностях, прочитан объективно (и это соответствует тому, что известно из визант. трактатов). Неадекватны прочтения мелизматики - византийских фит и ипостасей (лиц). Однако средневековая нотация (любая, в том числе и все виды западноевропейской, и знаменная) по своей природе может сообщить нам лишь часть информации о реальном звучании, остальное же передавалось от учителя ученику. Закодированные (`тайнозамкненные`) мелодические обороты напрямую не читаются, способы звукоизвлечения, микрохроматика, микроорнаментика нотацией не передаются. Выход один - параллельно внимательно изучать византийские и древнерусские рукописи, обязательно подключая и обе поздние живые традиции (современную греческую и старообрядческую)
История связи с Русью - это то, чем я сейчас занимаюсь. Тесные контакты начались значительно раньше крещения Руси при св.кн. Владимире, что подтверждается официальными византийскими источниками. Т.н.`первое крещение Руси` относится к 860-870м годам (при патриархах Фотии или Игнатии). В 10 в. ситуация была сложной, поскольку кн.Олег был жестким язычником, однако и при нем большое число руси и вост. славян (до 500 человек ежегодно) жило в Константинополе (в 12 в. - это уже был большой квартал Города), а значит и контактировало непосредственно с его культурой. Далее о кн. Ольге известно, но ведь понятно, что ее крещение предполагало не только наличие священника, но и совершение чинов, возможно, и наличие церкви. С эпохи Владимира и его супруги Анны уже на Руси действовало большое число священнослужителей-греков (разных уровней). Разумеется, они могли обучать славян только византийскому пению. Между знаменным и византийским пением - масса параллелей не только в знаковой системе, но и в самом мелосе, в ритме. Есть и значительные отличия. Это не изложишь в нескольких словах.
+++++++++++++
Я просил Ирину дать ссылки на книги, но, видимо, она сочла, что это бесполезно, но если кого-то что-то конкретно заинтересует, попрошу ссылки всё-таки.
Вот какая мысль. Она - о складчине. И, конечно, на 95% нереальная.
Есть уже ушедшие композиторы, об `озвучке` сочинений которых заботиться некому. Никто из нас в отдельности тут ничего сделать не сможет. А вот если организовать общий котел на такие расходы?
идея очень хорошая и может быть реальной.
мне кажется, надо для её реализации выбрать однозначно принимаемое всеми возможными спонсорами сочинение и ограничиться на некоторое время работой только с ним.
помимо сообщений здесь, нужно будет продублировать материалы о необходимости записи конкретного сочинения на различных ресурсах, а также в социальных сетях.
не могу говорить о большой сумме от себя, но при общей договорённости, вложу, сколько необременительно для меня.
а так, такими вещами уже занимаются в приложении к собственным опусам некоторые авторы, объявляют о сборе средств на запись...
ЗдОрово. Я не знал. Видимо, время настало. Если говорить об условиях мне известных, запись одной смены (4 часа, включая перерывы) оркестра, вместе с записью, получается под 100.000 рублей (без учета гонорара дирижера, но, мне кажется, лучше обойтись без этой статьи расхода). Сколько можно записать - зависит от требований к качеству. Можно ведь писать в режиме ЖВ, то есть пара повторов на плёнку, они же репетиции, и идем дальше. В таком режиме вполне можно с полчаса или даже больше сделать (с последующим монтажом). А если по-хорошему, то минут 10-15 музыки, не больше. В этом отношении опыт имею немалый, и как автор, и как махало (хотя это немного), да и другие коллеги, думаю, не меньше. А вот главное - выбрать что именно, от этого зависит абсолютно всё прочее. Я свои мысли уже произвел, но с удовольствием бы присоединился и к другим. Можно назвать Клюзнера симфонии, Тимофеева симфонию, более того, я бы 5-ю и 4-ю Лемана назвал. Хотя если какие-то записи найдутся, какой смысл писать. 4-я его игралась на `М.осени`, надо сначала поискать на радио. `Шакунтала` Баласаняна есть ли? Это!! есть сюиты из балета, хотя бы их. Весь ли Корндорф записан? хотя там проблемы, кажется, с семьей, наподобие Гилельсовских. Кстати, как жаль, что Коля отправился на вечный покой невовремя, он бы как дирижёр бы очень тут пригодился, он-то был профи, и совершенно бескорыстный.
Несколько дней назад тут задался вопрос о византийском церковном пении. Я запросил мою жену, она прислала текст, который помещаю тут. Ирина Лозовая, профессор Московской консерватории, руководитель там Научного центра по изучению древнерусской церковной музыки им.протоиерея Димитрия Разумовского.
А я понял это как раз как неконкретность существующих трактовок нотаций в деталях. Главное, думаю, сказано было здесь:
`Выход один - параллельно внимательно изучать византийские и древнерусские рукописи, обязательно подключая и обе поздние живые традиции (современную греческую и старообрядческую)`
Вот очень интересно, как будет Ре контроктавы на тромбоне, написал в скрипичном концерте. Просил принести контрабасовый тромбон, о чём у нас тут уже речь заходила, но люди морщатся, говорят, уж как нибудь на нашем привычном инструменте сыграем.
Очередное наше упражнение:
+++++++++
the small studio concert of Kollontay #30
December 26th, 2013, 20:00 – 22:20
A109
Jury: Prof. Chung
Prof. Kollontay
the students’ average mark
Ariel: Schubert. Sonata in E flat major
Vivian: Chopin. Etude in C minor, op.25 No.12
Ms Li: Chopin. Sonata in B flat minor, op.35
intermission 5 minutes
Tina: Beethoven. Sonata in C sharp minor ‘Quasi una fantasia’, op.27 No.2
Timon: Beethoven. Sonata in F minor ‘Appassionata’,op.57, 2 nd and 3rdmovements
Kollontay: Beethoven. Sonata in B flat major, op.106, 1st mov.
Amy: Beethoven. Sonata in C minor, op.111
...Нечто подобное мы уже делаем.Я поддерживаю! И некоторое количество денег можно найти.
Я так понял, в к-рской организации? Очень здОрово. - Сам я, к сожалению, никак не гожусь для поиска денег и прочей конкретной деятельности, да и живу не поймёшь где. Так что мог лишь озвучить мысль. Но пока нет главного: нет хотя бы десятка человек, которые бы сказали `давайте`. Тогда уже можно думать, начав с того, что записать хотим. Дальше, соответственно, смета и сбор средств, я так понимаю, во всяком случае.
Я так понял, в к-рской организации? Очень здОрово. - Сам я, к сожалению, никак не гожусь для поиска денег и прочей конкретной деятельности, да и живу не поймёшь где. Так что мог лишь озвучить мысль. Но пока нет главного: нет хотя бы десятка человек, которые бы сказали `давайте`. Тогда уже можно думать, начав с того, что записать хотим. Дальше, соответственно, смета и сбор средств, я так понимаю, во всяком случае.
Собственно, нас количественно меньше, чем коллег в Европе, поэтому мы все, что заслуживает внимания - как художественная данность,или как исторический артефакт - стараемся озвучить, издать, записать... Пока - удавалось.
P.S. Сейчас нашим предшественникам-харбинцам Алтабасову и Савватееву будет сто лет. Будем их петь и записывать по возможности.
... Но пока нет главного: нет хотя бы десятка человек, которые бы сказали `давайте`. Тогда уже можно думать, начав с того, что записать хотим. Дальше, соответственно, смета и сбор средств ...
Уже нас трое человек...
Вы, я и Владимир!..
Так что, не так всё безнадёжно.
О песне Лепина про 5 минут (в архиве ее нет, поэтому пишу отдельным постом). Ясно, что автор - человек весьма подкованный. Почему он пишет такой мощный трагический каданс, да еще в миноре, это что же за юмор такой? В исполнении Гурченко, с её глубоким наполнением и темпераментом, на мой взгляд, из-за этого возникает такой подтекст-контекст, на который, небось ни сама она, и Рязанов и внимания не обратили. Сольb-ми-фа-реb-ля-сиb. Просто зрелое барокко какое-то. Сплошь характерные интервалы в миноре! В огромном контрасте с казалось бы содержимым, которое легче некуда. На мой взгляд, очень здОрово получилось, хотя я совершенно в такой музыке не петрю. Сам он придумал, или откуда-то заимствование, может быть, есть охотники высказаться.
Наконец в классе надо мной прекратили играть всякую белиберду и заиграли 1-й концерт Бетховена. И оказалось, что музыкой является только это, а ведь о чем только мы тут не говорим. Что это за тайна? никогда не узнаем, музыка простая как палка притом. Потом уже он так не мог. И сам не умел ценить свои ранние сочинения.
О песне Лепина про 5 минут (в архиве ее нет, поэтому пишу отдельным постом). Ясно, что автор - человек весьма подкованный. Почему он пишет такой мощный трагический каданс, да еще в миноре, это что же за юмор такой? В исполнении Гурченко, с её глубоким наполнением и темпераментом, на мой взгляд, из-за этого возникает такой подтекст-контекст, на который, небось ни сама она, и Рязанов и внимания не обратили. Сольb-ми-фа-реb-ля-сиb. Просто зрелое барокко какое-то. Сплошь характерные интервалы в миноре! В огромном контрасте с казалось бы содержимым, которое легче некуда. На мой взгляд, очень здОрово получилось, хотя я совершенно в такой музыке не петрю. Сам он придумал, или откуда-то заимствование, может быть, есть охотники высказаться.
Миша, ну ведь это фильм о великом освобождении, скидывании пут наконец - то, как же тут без барокко. А вообще - удача редкая эта музыка, не зря жива до сих пор. Больше вроде ничем не отметился, редчайший случай. Он, кажется, рижанин был, как в эту картину попал - загадка.
В детстве у нас не было телевизора, в кино я не ходил, потому всю как бы масскультуру просто совсем не знаю, слышал эту песенку, может, раз-два в жизни. Поэтому очень бросается в глаза этот внутренний монументализм. (Наткнулся на фильм в ютюбе и по нескольку секунд смотрю в промежутках каких-то.) Остаётся вопрос: как Лепин догадался и сам ли. Случайно такое сделать невозможно, думаю.
Остаётся вопрос: как Лепин догадался и сам ли. Случайно такое сделать невозможно, думаю.
В те времена, мне кажется, протест зрел внутри людей. Его надо было выразить, вот и прорывалось. Посмотрите, сколько фильмов было хороших, многие на цитаты растаскивались. Сейчас совсем не могу ходить в кино, ничего в них нет - ни уму ни сердцу. А может мы другие были.))
... А вообще - удача редкая эта музыка, не зря жива до сих пор. Больше вроде ничем не отметился, редчайший случай...
В `Девушке без адреса` музыка очень солидна сделана. И в мультике `Буратино`, помню. Но такого, как `Карнавальная ночь`, близко больше не написал, это да. В `5 минут` что-то трагико-барочное есть, роковое, согласен с Мишей.
Наткнулся на высказывания Мержанова 2005-2006, там слишком много, решил сюда вот прямо вткнуть выдержку.
++++++++++
Мы с Ведерниковым поступали в консерваторию в один день. Ему было шестнадцать, а мне исполнилось в тот день, 15 августа 1936 г., семнадцать. Остальные были значительно старше нас (самым старшим был Кирилл Салтыков, жених Юдиной; он погиб в горах чуть ли не на моих глазах — альпинизмом занимался, как и я, и на горе Бжедух погиб). С Ведерниковым у нас возникла дружба. Когда Ведерниковы приехали из Китая (как известно, детство А.И. Ведерникова прошло в Харбине (Китай), квартиры у них не было: они жили в вагоне. И я ходил в этот вагон. Слушал его записи — в восторге был, в полном! Я, провинциальный мальчик, приехал из Тамбова, — поэтому для меня было чудом то, что я услышал и увидел. Он ведь получил великолепную школу, но школу западную — только потом освоил все эти весовые приемы. Но уже тогда он играл с поразительным совершенством, для меня немыслимым, — прекрасно! И в других областях он был очень интересным человеком.
Ведерников был удивителен в смысле организации своего труда. Как известно, студентам всегда негде заниматься — классов нет. Он, когда был перерыв между лекциями, бегом бежал к роялю, не обращая ни на кого внимания: садился и играл то, что ему было нужно. Пятнадцать минут перерыв — он играл. Как-то в конце дня сказал: «Я играл час и пятнадцать минут». Невероятно организованный был, отличался очень большой точностью: если обещал что-то, обязательно делал. Ему была присуща большая строгость к явлениям искусства, с которыми он встречался. Например, он был почти единственным, кто критиковал Рихтера.
Мало кто знает, что Рихтер отличался некоторой нетерпимостью к критике. Недавно я перечитывал его диалоги с Монсенжоном. Рихтер пишет, что, мол, такой невыносимый характер был у Ведерникова — он, дескать, все не принимал, все критиковал, и поэтому их отношения прекратились. А объяснялось все очень просто: Рихтер не терпел критики. А его было все-таки за что критиковать.
Кстати говоря, в этом томе Монсенжона еще такая вещь упоминается... Надо отдать должное Рихтеру: он написал, что на Всесоюзном конкурсе в 1945 г. I премию жюри присудило Мержанову. Но добавляет, что я получил премию, потому что я русский, а он немец. А я не русский, я армянин! А потом сам объясняет, как он тоже получил I премию, — позднее, после телефонного разговора председателя жюри Шостаковича с Молотовым: когда Шостакович высказал мнение о необходимости присудить еще одну I премию, с разрешения Молотова ее присудили Рихтеру.
Я могу со всей искренностью сказать, что отдаю должное Рихтеру: его совершенному, гениальному исполнению Шуберта, Брамса — немецкой музыки; Баха он замечательно записал... Мы с ним друзьями были, два года жили в одной комнате! Снимали комнату на улице Горького (выбирались из общежития). И я его знаю очень хорошо, поэтому знаю о его нетерпимости к критике. Это скрывалось тщательно, а на самом деле...
Он получил бы в 1945 г. I премию и без разговора с Молотовым, если бы не финал, где Концерт Чайковского он играл неудачно. Знаю это, так как читал протоколы заседания жюри. Копии этих протоколов подарил мне известный ленинградский музыкант, который имел доступ к документам конкурса. Там была критика исполнения Рихтером Концерта Чайковского. Кстати, Концерт Чайковского был роковым в его жизни. Я знаю несколько случаев: во-первых, на конкурсе — неудачное исполнение. Еще был случай с Бернстайном в Нью-Йорке (мне рассказывал сам Рихтер), когда не было согласия в темпах. И была запись этого концерта с Караяном — по моему мнению, малоудачная.
...Надо знать манеру исполнения Ведерникова — это не романтическое, а классическое направление — замечательное, совершенство поразительное! Современная музыка у него звучала замечательно! (Кстати говоря, он первым играл концерт для левой руки Прокофьева в Москве, я слышал.) Но если говорить о Шумане, Шопене — он идеально все играл, но духовная сторона не всегда была на высоте. На конкурсе это сыграло свою роль.
Нейгаузу это направление было, вероятно, не близко, поэтому часто он очень жестко критиковал Ведерникова (я присутствовал на этих уроках). А еще помню такой случай. Ведерников играет es-moll’ную прелюдию и фугу Баха из I тома — медленную, траурную. И Нейгауз ему говорит, что в этой музыке чувствуется образ кипарисов. Ведерникову было совершенно непонятно, при чем тут кипарисы. И он спрашивал:
— Генрих Густавович, а почему кипарисы? Вы мне объясните, я это спрашиваю с самыми хорошими намерениями, я хочу лучше играть!
— Ну, почитай, подумай об этом образе.
Как-то мы выходим из класса — я, Володя Чайковский, Толя и Нейгауз. Около диспетчерской остановились. И Толя опять ему:
— Генрих Густавович, ну объясните, что, ну как, почему кипарисы, вы мне объясните...
Тот покраснел, натужился, повернулся к нему и говорит:
— Ты...!
И ушел. Таких случаев много было.
Мало кто знает, что сам Прокофьев выбрал Ведерникова для помощи в расписывании партий оркестра в партитурах его симфоний.
Но самое главное — то, что Нейгауз не пригласил Ведерникова быть его ассистентом. Мы, все однокурсники, были уверены, что Ведерников станет ассистентом Нейгауза. Рихтер и Ведерников были самыми талантливыми в его классе. Рихтер не имел интереса к педагогике, а Ведерников очень интересовался этим. Нейгауз же пригласил Л.Н. Наумова — очень талантливого и уважаемого музыканта, но, в отличие от Ведерникова, практически не игравшего. Это вызвало скрытое возмущение многих членов фортепианного факультета.
И потом, к великому сожалению, приходится сказать, что Рихтер тоже сыграл отрицательную роль в жизни Ведерникова. Он с ним играл полжизни вместе, — и не организовал ему ни одного концерта на Западе, где Рихтер царил! Если бы он объявил концерт с ним в Карнеги-холл и они бы сыграли «Петрушку» и «Весну священную» на двух роялях, Ведерникову были бы открыты все двери! А он нуждался, очень нуждался. Во время войны работал аккомпаниатором у жонглеров, у эквилибристов, по селам ездил, потому что не на что жить было... И в память Ведерникова Рихтер не сыграл в Москве ни одного концерта...
Еще была совершенно невероятная вещь. Мне как-то звонит Ведерников и говорит:
— Ты знаешь, меня Слава приглашает слушать нашу запись двойного концерта Баха. Японцы обратили внимание на эту пластинку, попросили ее у Рихтера и отреставрировали.
Я говорю:
— Ну, ты мне позвони потом.
Звонит:
— Ты представляешь, что было? Сидели вдвоем, слушали, а потом я попросил у него посмотреть конверт. Взял, посмотрел и спрашиваю: «А где же я?!»
...Рихтер «один» играет концерт для двух роялей! Что же, Рихтер не знал этого, когда приглашал Ведерникова?! Он же мог заставить японцев переделать надписи — они бы сразу это сделали. А на конверте — миллиметровыми буквами: «Партия второго фортепиано — Анатолий Ведерников». Когда сам Рихтер говорит, что в записи непонятно, какой рояль первый, а какой второй!..
А Ведерников — несчастный человек! Его несчастье началось с ареста родителей. Потом он женился на одной из сестер Геккер. Такая немецкая семья была: отец приехал в Россию в 1920 гг. и поселился на даче под Москвой. Потом его арестовали, конечно, расстреляли — все это в порядке вещей было (точно так же, как отца самого Ведерникова арестовали и расстреляли, а мать много лет отсидела в лагере, но осталась жива). Толя женился на одной из сестер Геккер, Оле. У них родился сын, который заболел менингитом и оглох. (Он стал очень хорошим художником. Пишет замечательные картины, ими интересуются на Западе...)
Вот такая трагическая судьба у Ведерникова. Но надо сказать, что его концерты играли очень большую роль. Он регулярно играл — очень много. Его концерты с Рихтером, и сольные, и с оркестром всегда были праздниками для Москвы. И известный творческий кружок, созданный Рихтером и Ведерниковым...Я тоже принимал в нем участие. Потом Фрид Гриша, композитор. Гусаков, Чайковский... Мы там действительно играли то, чего нигде нельзя было услышать. Я, например, с Рихтером играл на двух роялях 4 симфонию Малера... Ведерников играл «Пелеаса и Мелизанду» Дебюсси, Рихтер играл «Кольцо Нибелунгов» Вагнера.
Когда я вернулся из армии, начиналась работа в консерватории, и я удивлялся: Ведерникова нет!
Профессор Т.Д. Гутман взял его в Гнесинский институт. Он там работал, а потом я, когда получил кафедру, пошел к ректору и сказал, что согласен возглавить кафедру с одним условием: если в консерваторию вернется Ведерников. И он вернулся! И до конца дней своих был вместе со мной на кафедре.
Это был совершенно замечательный человек: очень образованный, интеллигентный, очень музыкальный, с гигантским репертуаром — совершенно гигантским! Но направления скорее классического, такой... холодный немножко — это да. Поэтому большой популярности среди широкой публики не было, а музыканты его ценили очень. И конечно, это большая потеря была для консерватории, когда его здесь не было.
...Как-то мы летели вместе с Гилельсом в самолете — и он мне говорит:
— Хочешь, я тебе покажу письмо Нейгауза?
Я-то знал, что там шероховатости были в отношениях, но то, что я потом прочел...
Нейгауз в тот момент лежал в больнице. (Это было за год или два до его смерти.) И из больницы написал Гилельсу письмо. И я читаю это письмо (сейчас неточно воспроизвожу текст, но смысл передаю точно): «Дорогой Миля, я нахожусь в больнице, много всяких раздумий. Одно из тяжелейших раздумий — о наших отношениях с тобой. Я почувствовал охлаждение в наших отношениях и тяжело это переживаю, потому что ты любимый мой ученик».
Потом Гилельс говорит:
— Прочти, что я ему ответил.
Читаю: «Уважаемый Генрих Густавович, я получил Ваше письмо. Прошу Вас никогда, нигде и никому не называть меня своим учеником. У меня был единственный профессор — Б.М. Рейнгбальд. Эмиль Гилельс». Все. Он послал это письмо Нейгаузу.
...[В аспирантуре] он полтора года ходил к Нейгаузу, но так... мрачно садился, мрачно вставал, весь покрасневший. Потому что Нейгауз с ним занимался, как со студентом первого курса (я свидетель этому): отчитывал его за какие-то элементарные вещи. А перед ним сидел виртуоз мирового класса! Гилельс терпел, а потом перешел к Игумнову. И последние полтора года аспирантуры он ходил только к Игумнову — уже не бывал в классе Нейгауза. Этого никто не говорит! И никто не объясняет. А Рихтер пишет, что перестал здороваться с Гилельсом после того, как тот, дескать, совершил такой отвратительный поступок, которому нет никакого оправдания, — что все знают, что он был учеником Нейгауза: «как же он мог сказать, что он не ученик Нейгауза». Но надо знать Гилельса — это же был удивительный человек по сдержанности, по честности!.. Он очень напоминал Рахманинова: тот перед посторонними людьми никогда не раскрывался. И Гилельс так же. А ведь он был замечательный человек!
Гилельс — один из главных представителей русской фортепианной школы. Его концерты украшали музыкальную жизнь каждой страны, где он выступал. Его записи стали эталонами для исполнения произведений, которые он играл, записывал!
Никто не отрицает значения Рихтера: это действительно великий пианист, но только не во всех стилях. А этого никто не добавляет. А надо добавлять.
Между прочим, я могу сослаться на авторитет Софроницкого.
Софроницкий в последние годы жизни (примерно лет восемь) одарял меня дружбой — я не могу это назвать иначе. Я стеснялся, не звонил ему, а он сам мне звонил почти после каждого концерта:
— Что же не звонишь?
— Владимир Владимирович, но я же только что был у вас в артистической.
— Да нет, приходи, мы поговорим.
Я, конечно, бежал к нему.
Софроницкий резко восставал против «гипноза» этих двух имен — Нейгауза и Рихтера. Не отрицая их! Но и не давая отрицать всех остальных! Сейчас забыт Флиер. Забыт Серебряков, забыта Емельянова, забыта Юдина. Нет должного внимания к Гилельсу, Софроницкому — Софроницкому! Гению после Рахманинова первому!
А Флиер — это же был потрясающий пианист, я ни одного его концерта не пропускал! Мы, студенты, сидели в «птичьей ложе» наверху. Мы же чуть не падали сверху от восторга! Как он играл! Забыть нельзя h-moll’ную сонату Листа. Забыть нельзя, как он играл Концерт Чайковского, Третий концерт Рахманинова, Мефисто-вальс, Чакону Баха... «Аппассионата» какая была... На венском конкурсе Флиер получил I премию, на брюссельском — III. После брюссельского конкурса Флиера пригласили на концерты в Париж. Он поехал, играл. Его сравнивали с Листом! Вот что такое Флиер. Потом была болезнь руки, ему операцию делали даже — он долго не играл. Удивительный был пианист! Он был учеником Игумнова, поэтому является истинным представителем русской школы.
А если говорить о Гилельсе, то многолетнее пребывание в Московской консерватории, частые встречи с Игумновым, Фейнбергом, тоже сделали его истинным представителем русской школы пианизма, русского искусства интерпретации. А его одесский профессор Б.М. Рейнгбальд училась у Чернецкой-Гешелин, также ученицы Игумнова.
Каждый из названных артистов имел свою индивидуальность. Их роль с появлением Нейгауза и Рихтера никоим образом не уменьшается.
Но, говоря о представителях русской школы, в первую очередь надо обязательно называть, конечно, Софроницкого — как самого гениального представителя русской фортепианной школы после Рахманинова. То, как он играл, забыть нельзя.
***
Отец мой погиб в лагере. И не знаю, куда цветы положить. Неизвестно. Он реабилитирован, а посадили его за анекдот во время игры в преферанс. Значит, партнер постарался... Отец замечательно пел и прекрасно играл на гитаре — был очень музыкальный человек. А мама была просто мама. Очень хорошая мама была. Жили мы в Тамбове. Сначала родился мальчик Юра. Потом я родился. Юрию было два года. Потом Юра упал и от сотрясения мозга скончался. И я один остался. И все внимание, конечно, — на меня. Рос, как все мальчишки росли: бегал по улице, играл в лапту, с мячом играл. Рядом была, правда, церковь — громадная. Я лазил на колокольню и звонил в колокола. Очень трудно было в большой колокол звонить. Мне очень нравилось это делать.
Я пошел в школу и, так как музыкальность моя как-то проявлялась, там кто-то посоветовал отдать меня и в музыкальную школу. Меня сразу приняли.
Потом училище. У меня были разные учителя. Начальным педагогом была Анна Федоровна Лавдовская. Она была ученицей Соломона Моисеевича Старикова, соученика и большого друга Рахманинова; после консерватории он поехал работать директором в Тамбовское училище. Стариков был учеником Зилоти, отсюда такая дружба с Рахманиновым.
Окончив музыкальную школу у Лавдовской, я поступил в училище, и Стариков взял меня к себе. Но с ним я занимался один год: потом он умер. Помню такой эпизод. Стариков занимался со мной (кажется, бетховенскими вариациями), поставил мне все пальцы — провел урок очень внимательно. Через неделю я играл — он смотрел на меня. Видимо, я ничего не выполнил из того, что он мне писал. Он взял ноты: «Идем!» Я вышел, он открыл дверь, вышвырнул ноты: «Уходи».
Я интересовался спортом: волейбол, плавание, лыжи зимой, на велосипеде катался — как обычный мальчишка. Но после смерти Старикова сделался как-то серьезнее. Моим учителем стал Александр Александрович Полторацкий. Я выступал часто, однажды даже ездил на областной конкурс пианистов в Воронеж (будучи студентом училища) и получил диплом. Мне тогда было тринадцать или четырнадцать лет. Другая наша ученица, Нина Архангельская, получила I премию.
При училище был композиторский кружок, и я окончил курс этого композиторского кружка: у меня даже где-то валяются эскизы фортепианного концерта. Писал массовые песни (тогда это модно было), прелюдии... Мы инструментовку проходили, потом я и в консерватории ее проходил. Был такой Кадичев — замечательный теоретик из Петербурга. И чтение партитур было в композиторском кружке. Сольфеджио, гармония... Очень хорошее училище было.
Наступила пора думать о поступлении куда-то. Нина Архангельская, которая получила премию на конкурсе, поехала за год до меня и не поступила. Еще один человек ездил — тоже провалился. А я тогда страшно увлекался радиотехникой. Я был первым в Тамбове, у кого появился ламповый приемник, — я сам его сделал. С тех пор я в примитивной радиотехнике свободно ориентируюсь. И я решил поступать в институт связи на факультет радио. Тогда отец как-то подошел и говорит: «Ты столько времени посвятил музыке... Давай попробуем: ну не поступишь — пойдешь в институт связи». Я «переключился»: выучил 1 концерт Шопена, что-то Баха и поехал поступать.
Но я решил поступать не на фортепианный факультет, куда был громадный конкурс, а на органный. И тут произошла такая история. В Малом зале комиссия слушала поступающих на орган — на рояле. Я сыграл концерт Шопена. Аккомпанировал мне Гольденвейзер (он всем аккомпанировал — поразительный был человек!) Комиссия сидела в партере (а не на балконе, как теперь). Когда я спустился после исполнения вниз, вдруг в жюри поднимается какая-то очень красивая женщина и спрашивает:
— А почему вы не хотите поступать на фортепианный факультет?
— Как не хочу?! Я мечтаю об этом!
— Можете считать себя зачисленным на фортепианный факультет.
Это была Мария Вениаминовна Юдина. У меня были с ней три встречи, очень интересные. Эта — первая. Вторая встреча произошла, когда я был членом делегации, которая встречала Стравинского. Там была и Юдина. Она стояла на коленях у трапа, по которому спускался И. Ф. Стравинский. И третья: в Большом зале консерватории был рабочий сцены, его звали Илья. Он болел туберкулезом. Юдина (единственная!) обратила на это внимание и организовала сбор денег на путевку для Ильи в туберкулезный санаторий. Она просила меня помочь ей в этом деле — мы с ней часто общались тогда. В результате Илья лечился в санатории и по возвращении со слезами благодарил Юдину.
...Я начал учиться. Жил в общежитии: сначала на Трифоновке. Там было четырнадцать человек в комнате (в том числе люди, ставшие потом известными администраторами). Со второго курса нас перевели на Дмитровку, в Дмитровский переулок. Там было восемь человек в комнате. Когда в аспирантуре учился, было четыре человека. Два года мы снимали комнату — Олег Огарков, Рихтер и я — у дамы, которая была женой посла в Будапеште (потом я бывал у них в Будапеште): она жила одна в громадной квартире, одну комнату занимали мы втроем.
Очень много занимался — и на рояле, и на органе. Ксения Николаевна Дорлиак (мать Нины Львовны, известнейшая в свое время певица) давала концерты из произведений Баха и Генделя с участием еще нескольких певцов и выбрала меня аккомпаниатором (на органе). Никогда не забуду эти три концерта: полный Большой зал, замечательные певцы и совершенно замечательная музыка.
Общение с Гедике было очень важным для меня, потому что это было погружение в настоящего Баха, знакомство с истинным баховским стилем — Гедике был органистом немецкой школы.
И конечно, общение с Фейнбергом. Поначалу он отдал меня ассистенту, Игорю Аптекареву. Два года я учился у Аптекарева, а с третьего курса Фейнберг взял меня к себе. А поначалу говорил, что я не подготовлен к консерватории по-настоящему. Но потом наладилось, он поверил в меня. И в аспирантуре я был у Фейнберга. После окончания аспирантуры стал его ассистентом: тут сомнений никаких не было — тем более после конкурса.
Конкурс 1945 г. сыграл, конечно, громадную роль в моей жизни. Перед этим я четыре года не играл — война. Я в армии был с 1941 г. Покойный Абрам Борисович Дьяков страшно агитировал всех, чтобы вступали в ополчение. Мы собрались — я, Огарков, еще друзья — и обсуждали, идти в ополчение или нет. Решили не идти; у меня была своя причина: я обязательно должен был съездить в Тамбов. Мои друзья были москвичами, а я должен был проститься с родителями, потому что, буду я жив или нет, никто не знал. Я поехал в Тамбов (из Москвы уже никого не выпускали; я пошел в министерство культуры — Сергей Михайлович Симонов, который у нас потом вел концертмейстерский класс, а тогда был чиновником, дал мне пропуск).
Побыл там две недели, а потом пошел в военкомат, добровольно. Но у них оказалось требование из тамбовской авиационной школы: требовался музыкант в военный оркестр. Меня туда отправили, и я играл на всех ударных, помогал капельмейстеру инструментовать, расписывал партии и т. д. Через год немцы стали летать уже над Тамбовом, и школа эвакуировалась в Узбекистан, в город Джизак. Там я год пробыл, научился играть на «альтушке», а потом меня вызвал начальник училища и сказал, что пришло распоряжение всех имеющих высшее образование отправлять в военное училище: «Выбирайте, какое хотите». Я выбрал танковое, потому что всегда интересовался техникой.
Поехал в Самарканд (туда было эвакуировано харьковское танковое училище). Там был месяц карантина в общежитии. Я спал на третьем ярусе. Попросил как-то спички у соседа; он поворачивается, смотрю, а это Костя Таврин, вокалист, ученик Ксении Николаевны Дорлиак! Мы с ним вместе кончали консерваторию! Я чуть с нар не свалился. Мы с ним все время были в одной роте, в десятой. Учеба была, конечно, страшная. Мы водили танки, теоретические дисциплины были, потом стрельбы... На одних стрельбах мы чуть не погибли. Показалось, что дали отбой, и мы вышли из блиндажа. А в этот момент велась стрельба из пулеметов! Ну, как-то мимо... Одним словом, тяжелая была учеба. Я окончил танковое училище, но перед самым окончанием тяжело заболел. Во мне осталось сорок семь килограмм веса, и с сердцем было плохо, и с щитовидной железой... — что-то сложное было очень. Я пролежал два с половиной месяца в госпитале и был признан годным к нестроевой службе. Фейнберг сообщил в письме, что моя фамилия занесена на мраморную доску решением Художественного совета консерватории.
К тому времени опять сформировали оркестры (их одно время расформировали), и меня опять взяли в оркестр, а рота моя, десятая, вся ушла на Курскую дугу. И Костя Таврин ушел туда же. Это была страшная битва! Тысяча с лишним танков с одной стороны, и тысяча с лишним — с другой. Немцы подбили танк Кости, механик-водитель погиб. Костя открыл люк, вылез — в этот момент ему прострочили из «долгоиграющего» пулемета ноги. Бой ушел далеко; его потом подобрали в санчасть, он пролежал полгода и вернулся с перевязанным ногами. Так до конца жизни и ходил. Я с ним здесь в Москве виделся, сейчас его дети здесь живут.
А меня, можно сказать, демобилизовали. Это был уже 1944 г. Комитет по делам искусств уже планировал послевоенный Всесоюзный конкурс, и когда узнали, что я не годен к строевой службе, меня включили в список участников. Позвонили генералу Чернецкому, который организовал чудесный духовой оркестр — второго такого я не слышал! Никогда не забуду концерты в Зале им. Чайковского — старинные вальсы... Это такое удовольствие было! В том оркестре многие играли: кларнетист Петров, флейтист Цикота... Это был источник для формирования очень многих симфонических оркестров.
...Я пошел к Фейнбергу: «Как быть? До конкурса осталось три месяца». Он говорит: «Играй как можно больше Рахманинова: тогда пианизм восстановится» — благодаря фактуре рахманиновских произведений. И оказался прав.
Я занимался. Министерство культуры обратилось к Чернецкому — меня освободили от репетиций: ходил туда только спать и обедать.
Без экзамена меня зачислили в аспирантуру. Потом — конкурс, результаты известны...
Я сыграл более двух тысяч концертов почти во всех странах (кроме Австралии) — в трехстах тридцати городах. Мне аккомпанировал восемьдесят один дирижер.
Гедике приглашал меня к себе работать ассистентом как органиста. Но когда конкурс прошел, он сказал: «Иди к Самуилу, раз у тебя такой результат по конкурсу. Ты сейчас должен концертировать». Он тогда пригласил Ройзмана. А я после аспирантуры стал ассистентом Фейнберга, в 1947 г. был зачислен уже педагогом. В начале 1960-х получил звание профессора. Вот, с тех пор пока существую...
Большое спасибо, очень интересно и много всего внезапного
Характер Виктора Карповича как на ладони. Он был абсолютно безусловно порядочным человеком, честным музыкантом, для нашего времени это уже почти нелегко себе и представить. На Нейгауза он как-то мне покатил, неизвестно даже почему, мы просто стояли о чём-то говорили, и вдруг понеслось. О других личностях разговоров не припомню, но мы и не имели как-то платформы для общения, хотя я числился по его кафедре. Другое дело, как относиться к его мнениям, а по фактам я не думаю, что он привирает, крайне не похоже. Видите, жизнь тоже не сахар, расстрелы, фронт...
Mikhail_Kollontay писал(а):Спасибо за статью. Кстати, про Ведерникова.. я во многом согласен со статьей, что Ведерников нисколько не хуже играл Рихтера, а где-то даже и лучше. Я много лет собирал его записи, все их слушаю периодически и могу только одно сказать, что он просто позорно забытый на фоне Рихтера пианист. Причем не просто позорно, а почему-то его имя намеренно стараются особо не упоминать. И это при его гениальной-то игре.
почему-то его имя намеренно стараются особо не упоминать
Думаю, тут два разных момента - а) оценка искусства АИ, б) искусство АИ. Вопросы очень не просты, мне кажется. С точки зрения эстетики тут есть понятные черты параллелей с Рихтером, а и сам Рихтер на сегодня оценивается двояко, не буду распространяться. Но у Ведерникова, конечно, нет и совпадения с ним, ибо и традиционалистская компромиссность его в чем-то выше рихтеровской, на мой взгляд, и тонкая приспособляемость ниже. Хотя понятно, что почти невозможно было сохранить (тем более приумножить, что успешно сделал СТ) не только должные кондиции, но и просто самоуважение в обстоятельствах отсутствия даже концертов в БЗК. (На моей памяти был некий переполох: Ведерникову дали БЗК впервые в жизни, полагаю. это середина или конец 70-х.) Мне случилось слышать выступление АИ в ф-ном дуэте, не буду уж говорить, когда и с кем, оно просто не могло не разочаровать самым прямым образом. Без всякой вкусовщины. Было так: ноты сыграли. И боле ничего. Вполне могу понять, почему Нейгауз не взял Ведерникова ассистентом. Он был бы ему бесполезен, а конфликты были бы жуткие, причем не конфликты `характерами не сошлись`, а конфликты реального отсутствия понимания друг друга. Мой профессор характеризовала его как человека несокрушимого равнодушия. Не могу комментировать: как ни странно, Ведерников пришел в конс, когда я там уже работал и врос, он был абсолютно замкнут, и, мне кажется, со всеми так. Ученики его играли весьма средне, хотя, видимо, АИ и получал не лучшие кадры (это там целое искусство тоже, получать нужных учеников). Насчет педагогики лучше спросить у кого-то из гнесинцев. А насчет того, что имя стараются не упоминать, об истоках этого как раз Мержанов и говорит, видимо.
Почитайте теперь вот это. Тожелишь небольшой отрывок.
20 декабря наконец-то склеил ласты стукач КГБ со многолетним стажем и по совместительству пианист Виктор Карапетович Мержанов (Мержанян). Этот паршивый гад перепортил много крови лучшим представителям российской интеллигенции. Отпущено ему было порядочно: 93 года и 4 месяца. Когда я произношу имя этого человека, сравнение с Кагановичем напрашивается само собой: Мержанов- один из немногих динозаврогнид советской эпохи, переползших в 21-й век.
Это был лицемерный, холодный, двуличный и надменный человек невысокого роста, сухой и неприязненный. Наиболее точное определение Мержанова дала его аспирантка Ольга Собакина в беседе со мной: `Мержанов - это старая хитрая лиса.`
Его пианистическую карьеру невозможно представить, не затрoнув истории его сотрудничества с Комитетом Госбезопасности. Мержанов - родоначальник беспринципных поколений музыкантов, сделавших себе при советском строе карьеру через сотрудничество, а проще говоря, стукачество, с КГБ. Тому в истории мы тьму примеров слышим(с). Например, доподлинно известно, что не только священники, но и профессора консерваторий имели офицерские КГБшные звания. К примеру, Малинин и Слесарев имели (имеют) звания полковников КГБ, что невыразимо доставляет.
Полный текст, и не только этот, легко найти по имени пианиста ВКМ.
Почитайте теперь вот это. Тоже лишь небольшой отрывок.
`20 декабря наконец-то склеил ласты стукач КГБ...`
У меня есть даже кое-какие личные воспоминания... Я много лет дружил с учеником Г.Г.Нейгауза Евсеем Гдальевичем Вевриком (на фотографии класса ГГН 38-го года он есть вместе с Ведерниковым, Заком, Рихтером и др.). Он тоже кое-что мне рассказывал... Однажды в Минске, в гостинице, сиживал вместе с Вевриком за одним столом с этим `соперником Рихтера`.
Почитайте теперь вот это. Тожелишь небольшой отрывок.
Дааа, не знаешь чему верить! Сколько людей, столько и правд. Вот какая вещь - история. Разные люди, по-разному воспринимают ее и рассказывают. И как разобраться кто прав, кто виноват, и кому верить?
20 декабря наконец-то склеил ласты стукач КГБ со многолетним стажем и по совместительству пианист Виктор Карапетович Мержанов (Мержанян).
Это явление было довольно частым в те времена. Еще Борис Берман писал в своих воспоминаниях о попытках КГБ завербовать его и их предложении об устройстве его собственной квартиры в наподобие музыкального салона, куда бы могли спокойно приходить артисты и обсуждать все наболевшее. Представляете, сколько можно услышать интересного после принятия горячительного... а все разговоры в это время записывались. Берман рассказывал, что один из КГБников специально курировал Московскую филармонию и видел его в коридорах филармонии. И намекал, что многие из музыкантов шли на такое сотрудничество.
Прошу прощения, что влезаю `сбоку припекой`, но никак не сочетается с текстом, выложенным Михаилом, обвинение этого интереснейшего человека в сотрудничестве с КГБ. Да еще музыканта, у которого отца расстреляли в лагерях, а мать там сидела. Причем, все, что он пишет, проникнуто теплом понимания разных точек зрения. А отрывок написанного о самом Мержанове просто пышет какой-то злобой и неприязнью. Даже не хочется читать дальше. И потом - если об этом было известно, почему же молчали и ждали `конца` - вместо того, чтобы немедленно начать `разоблачения`, как только это стало возможно?
судя по стилю - писало полагающее себя обиженным чмо.
Дыма без огня не бывает. Можно, конечно, не владеть изысканным литературным штилем, но стать жертвой негодяя. Предлагаю об этом поразмышлять, если не сразу было понятно.
Так композитора Локшина, кажется, оговорили, сильно жизнь ему испортили.
Да, я читал о том, что после этих обвинений его почти перестали исполнять в СССР. Только после смерти (кажется) его сын доказал, что эти обвинения были неправдой.
Любимая приговорка всех, кто оправдывал сталинские репрессии. Об этом тоже имеет смысл поразмышлять.
Особенно гнусно, когда таким `честным и бескомпромиссным` языком о человеке пишут после его смерти. Что же мешало-то раньше выступить, когда он втихаря чинил такие бесчинства? (При его расстрелянном отце и сидевшей матери).
Дыма без огня не бывает. Можно, конечно, не владеть изысканным литературным штилем, но стать жертвой негодяя. Предлагаю об этом поразмышлять, если не сразу было понятно.
дым без огня, конечно, бывает. А анонимным сообщениям оскорбительного характера я абсолютно не доверяю, поскольку этот облыжный приём - бесчестный. Любой человек перед ним беззащитен, если его так оболгали. В этом случае то, что это (возможно) не ложь - не имеет значения. Сам метод подл.
... Однажды в Минске, в гостинице, сиживал вместе с Вевриком за одним столом с этим `соперником Рихтера`.
Юрий Константинович, если Вы о Ведерникове, то он никогда не был соперником Рихтера. Просто был замечательным сам по себе. Из записей Ведерникова особенно рекомендую баховские партиты.
Не могу понять, что за человек все это написал. Вроде студент/аспирант чудеснейшего человека и музыканта Марии Гамбарян, с которой нашей семье посчастливилось пересечься (как и с ее мамой и с некоторыми другими `гамбарятами`). Воспоминания о таких людях греют душу всю жизнь и остаются на то же самое время свежи и ярки. Именно такие люди и являются основой веры в то, что в этом мире ничего не потеряно.
Уверена, абсолютно уверена, что сама Мария Степановна никогда не смогла бы написать подобную заметку - и подобным языком.
Мне трудно что-нибудь из нее понять, потому что изложенные `факты` какие-то расплывчатые, невразумительные, и непонятно откуда взятые. Но язык этого человека пестрит типичной ГБшной терминологией, и одного этого мне, например, достаточно, чтобы не доверять ничему, что здесь написано.
Самое главное, что написано это с какой-то очень личностной ненавистью, а не с объективной оценкой. Что-то здесь нечисто.
Если бы только Мария Степановна могла меня услышать, я бы ей сказала, с какой благодарностью я вспоминаю ее посещение (с ее мамой) нашего семейства. Такие люди приносят свет, просто находясь рядом.
Я не стал вчера комментировать потому, что нечего комментировать. Были бы факты, когда и кого старик упёк или как-то еще обскрёб, обсудили бы. Из личного опыта (начиная с 1971 года) так: близко никогда практически с Мержановым не общался, человек он был строгий, принципиальный, несколько нервный, но выдержанный и при этом крайне расположенный к талантливым людям. Только он мог зааплодировать и заорать браво на экзамене человеку, который учился у другого преподавателя, совершенно не фейнберговской к тому же партии. Не затруднялся высказывать самые перпендикулярные к общепринятым мнения. При этом никуда не лез, ничьим мнением не интересовался, что, казалось бы, полагалось бы, если бы. К принятиям решений отношений не имел, был всегда человеком с галёрки, я бы сказал, если говорить о властных структурах. Хорошо играл на рояле вплоть до последних лет, есть на ютюбе его прелюдии Шопена, по-моему, очень хорошие. Играл Слотты Грига, что уже само по себе говорил о нем как о понимающем что-то в музыкальной культуре. Сделал многое для культуры родного Тамбова, организовывал там много чего в честь Рахманинова, чему сам был инициатор. При этом, конечно, имел недостатки и особенности, не хочу об этом говорить. Кроме того, из текста следует, что человек или очень уж в курсе дела, или лепит что попало. Откуда `информация` о чинах названных там людей?? Не думаю, что они так легко болтали языком на эти темы, зная обоих. Кроме того, наоборот, не названы те, кто особо и не скрывал того. Самое же заветное - это только о своем лично отношении к проблеме - в том, что люди попадали в разные ситуации, и непопадавшие не должны вообще судить. Откуда знать, что там у фронтовиков было, что мы, на Курской дуге, что ли, под танковыми атаками, что ли, побывали. Эти люди страдают гораздо круче, чем. Но это всё уже другой разговор.
Господи, если бы Вы только знали, Михаил, как я Вам благодарна за все, что Вы здесь написали. Казалось бы - я тут при чем? Но просто я благодарна за каждое попадание в мою уверенность в порядочности человека, которого я страшно ценю, как музыканта. Для меня это принципиально важно, и ничего с этим не поделаешь. Например, нетерпимость и неуживчивость ЛвБ ничего с этим общего не имеет. Иначе он им бы не был. И все его творчество - это его личный портрет, как и у всех остальных. Для меня это так.
Меня резануло то, что было написано об отношении СТ к Ведерникову - должна честно признаться, что я его не слушала, хотя надо было бы. Но ведь дело не в этом. Можно не соглашаться с творчеством другого, но порядочным человеком надо оставаться в любых обстоятельствах - так мне кажется.
Я надеюсь, Вы поняли , что `музыкант` относится не к Мержанову, которого я совсем не знаю, хотя Вы и не любите это слово. В данном случае оно носит первоначальный и вполне высокий смысл.
- У нас одной дворни: Игнатий буфетчик, Павлушка, который прежде с барином ездил, Герасим лакей, Иван - тоже опять лакей, Иван псарь, Иван, опять музыкант, потом повар Григорий, повар Семен, Варух садовник, Дементий кучер. Вот как у нас. - Это Игроки Гоголя.
Я ничего особо не утверждаю насчет оценок Мержанова, не говорю, что он не укушен, как оно среди нас, людей искусств бывает. Только написал личные наблюдения, может, и ошибочные. С четой Рихтеров о Ведерникове речь не помню чтоб заходила, тут от себя добавить нечего.
Нет, нет. Я о Мержанове. Ведерников для меня - самая уважаемая фигура, и как пианист, и как личность. Они ведь с СТР были друзья, много вместе играли и записывались. У меня до сих пор стоят их Бах, двойной концерт, соната Бартока с ударными, много личных записей А.В. Особенно люблю у него этюды Дебюсси.
- У нас одной дворни: Игнатий буфетчик, Павлушка, который прежде с барином ездил, Герасим лакей, Иван - тоже опять лакей, Иван псарь, Иван, опять музыкант, потом повар Григорий, повар Семен, Варух садовник, Дементий кучер. Вот как у нас. - Это Игроки Гоголя.
Я ничего особо не утверждаю насчет оценок Мержанова, не говорю, что он не укушен, как оно среди нас, людей искусств бывает. Только написал личные наблюдения, может, и ошибочные. С четой Рихтеров о Ведерникове речь не помню чтоб заходила, тут от себя добавить нечего.
Это у Вас дворянское отношение к словам. Они все же уже поменяли значение. Напомнило мне стародавнюю историю об одной встрече, которая могла бы закончиться поразительным открытием, но не закончилась , потому что суета, как плесень, съела главное.
В свое время, когда я жила под Нью-Йорком, пересеклась с некоторыми потомками `дворянского гнезда` (из Толстовского фонда) - очень, очень любопытный народ. И все-таки, он не дотянул по своей природе до одной тетушки, с которой я встретилась совершенно случайным образом в магазине. Вот это была чистейшая аристократка духа. Маленькая, сухонькая женщина с совершенно поразительными по тонкости чертами лица и с абсолютно непоколебимым характером. Летала летчицей во время 2-й мировой. Жила одна и держалась особняком от всего этого `дворянского гнезда`, в котором было немало черт от осиного. Как она меня приглашала к себе! Может быть, это была бы одна из самых главных встреч в моей жизни ... Не могу себе простить... Но я не к этому. Я представилась ей, как Алена (единственное имя, которое я признаю для себя от близких мне людей - папа назвал в честь васнецовской Аленушки). Но она упорно называла меня Лена. Ну не могла она произнести этого `простонародного` имени. А я терпеть не могу (для себя) имени Лена. Оно мне кажется холодным и безликим. Я его всячески избегаю - несмотря на Булгакова. Может быть, поэтому я и оттягивала поездку к ней? Боялась `культурной пропасти`?
Это я все к тому, что у Вас так же - с `музыкантом`.
Что касается укушенности - не думаю, что ее удалось избежать хоть каким-нибудь значительным людям. Все зависит от реакции организма и имеющегося под рукой противоядия (как внешнего, так и внутреннего).
По поводу пары Рихтер-Ведерников было в приведенном Вами отрывке. Как-то нет оснований подозревать в искажении.
Какое там дворянство, отец умер, когда мне было 1,5 года. (Хотя мама смеялась над тем, что я в отношении привычек и нюансов поведения, вплоть до манеры есть - точная копия, любопытно, как мы устроены.) С единокровной сестрой мы совсем не общались, а больше никто не выжил из той семьи.
Какое там дворянство, отец умер, когда мне было 1,5 года. (Хотя мама смеялась над тем, что я в отношении привычек и нюансов поведения, вплоть до манеры есть - точная копия, любопытно, как мы устроены.) С единокровной сестрой мы совсем не общались, а больше никто не выжил из той семьи.
А дворянство - оно в крови. Что Вы сами только что и подтвердили. Дворянства-то в Вас больше, чем религиозности - прошу, конечно, прощения. Это просто мое осчусчение. К тому же, они не состыкуются - как мне кажется.
Да, к большому горю, она - бутафория. Внутреннее же содержание, сущность данного персонажа - самость, любовь не к Богу и не к ближнему, а к себе.
Ну, если Вы мне разрешите продолжить эту тему - мне кажется, тут все сложнее. Гораздо сложнее. Просто надо было спастись, спасти эту свою самость от того, что происходило вокруг - да и сохранить остатки себя, не порушенные консервативной консерваторией.
Михаил, Вы меня уж извините, что я пытаюсь интерпретировать Ваше искусство в знакомых мне терминах - но я уже, кажется, говорила, что Ваше спрятанное `я` я лично чувствую в Ваших изумительных исполнениях русских классиков, а Ваши собственные произведения - это какая-то сплошная борьба с самим собой и с окружающей средой.
Да и вообще - ну не подходите Вы по свой натуре к этой религиозности, не подходите. Тут уж скорее `Отец Сергий` чувствуется. Да и что-то от Мусоргского есть. Только сильно укрощенного. Системой. Вот такое вот мое сложилось представление.
Вообще - читаю я тут все эти разные измышления обо всей этой закулисной политической борьбе - и так на душе тоскливо становится. Но мне-то что - я в общем-то не смогла бы открыть новое направление в науке - а, между прочим, обнаружила эффекты, которые не объясняются современными представлениями о строении атомов - от этого хотелось летать и парить и приобрести несколько голов - ну типа фейнмановских ;). Но это дело прошлое. Я могу заняться и чем-то другим. Но Вы-то - ведь это же - целая жизнь и такой дар! Обидно. Страшно, страшно обидно.
Но главное - я не понимаю, зачем Вы боретесь с самим собой? Это мне непонятно. Вы есть, какой Вы есть - и именно это, по-моему - самое важное. Гордыня там, не гордыня. Во-первых, себя не спрячешь. Что есть, то есть. Все равно выползает, если есть.
Михаил, в мире очень мало людей, которые могут понять друг друга с полуслова. Мне попадалось таких - ну, я не знаю, сколько. Ну раз-два. Может, этого и достаточно. Они разговаривают друг с другом мыслями. И это класс.
Многолетние наросты на человеке - это все-таки не человек. Или назовем еще яснее: раковая опухоль на душе. Ну да, можно не бороться... Вот приходит ко мне новичок учиться играть на рояле. И хорошо бы с чистого листа или хорошо наученный. Но стандартно - всё наоборот. Например, вот новенькая: играть не могу, руки болят. Потому что задали в 14 лет Мефисто-вальс, чтоб блеснуть, неважно как, лишь бы. И на морально-волевых. Теперь вопрос - как выходить из положения. Так и в жизни, забредаешь в кусты-потёмки, потому что всё время амбиции опережают амуницию. Благо есть духовник, хотя даже, сказал бы, скорее привычка к исповеди и самоанализу. Ну, и полезно, когда в глаза получаешь то, кто ты есть. Иногда кажется и несправедливо, ну, а если подумать? А если хорошо подумать? Не бывает, чтоб не было причин (дыма без огня).
Нежное, но столь знакомое дыхание. Если в грубоватой форме: сиди в резервации своей русской и не высавывайся. Данная схема - очень удачная - придумана достаточно давно, уж разумеется не нами с Вами. Таким образом была видоизмена в сторону гуманизации схема действий Коваля и Апостолова. Аналогично тому, что раньше уничтожали, сажали и ссылали, а теперь нежно (повторю это слово) убирают подальше. Я слышал это бесчисленное количество раз, и уже по употреблению формулы могу достаточно определённо судить о том, кто употребляет. И как нарочно, все эти люди -
Ну, и полезно, когда в глаза получаешь то, кто ты есть. Иногда кажется и несправедливо, ну, а если подумать? А если хорошо подумать? Не бывает, чтоб не было причин (дыма без огня).
Ну, так это надо доверять дающему в глаз-то - по поводу оценки. Это хорошо, когда такой есть - который может посмотреть со стороны с дружелюбной объективностью. По-моему, эти три последние понятия плохо сочетаются. Но это здорово, что у Вас такой человек есть. Завидую.
Нежное, но столь знакомое дыхание. Если в грубоватой форме: сиди в резервации своей русской и не высавывайся. Данная схема - очень удачная - придумана достаточно давно, уж разумеется не нами с Вами. Таким образом была видоизмена в сторону гуманизации схема действий Коваля и Апостолова.
Это я уже не очень догоняю. Это уже что-то специфическое из Ваших музыкальных кругов. Слово `нежное` у меня бы в данном случае относилось к исполнению. Честно говоря, я как-то никогда не воспринимала это, как, оказывается, разрешаемое ограничение - или что-то в этом духе.
Михаил, я очень мало, что понимаю про обстановку в Ваших кругах - все-таки выросла в сугубо научной среде. Ближайшее соприкосновение с музыкантами связаны с Гнесинкой, в которой преподавала моя фантастическая учительница музыки. Ну и с коротким пересечением с Марией Степановной Гамбарян и ее потрясающей мамой Софьей Георгиевной.
Был еще `кружок` вокруг моей двоюродной тетки - как мне кажется, одной из самых ярких московских личностей - она `вскормила` в буквальном смысле `Театр на Юго-Западе`, была очень близким другом сына Грабаря, ну и т.д. Совершенно был феерический человек - таких больше не встречала. Музыкальна была невероятно. Ну вот и все.
Поэтому я никаких таких перипетий не знаю.
Проблемы с соответствующими органами были абсолютно очевидными, шантажировали неоднократно. Отец никогда не прерывал связи со своими родителями и друзьями. Так что - было много всего интересного.
Меня старались оберегать - не всегда, правда, успешно. Вспоминать неинтересно.
Миша, это же Ваш личный форум? Просто сотрите всю эту вонь на ... А для персоны (?) я запросил бан. Надеюсь, дадут до следующей реинкарнации.
Я еще ничего, Витя, не читал (начинаю с открывающихся последних постов). Что бы ни писали, история высказываний есть история высказываний, чего стирать. Впрочем, посмотрю, что там, может, и перерешу.
соавтору